Кровь на шпорах

− Штормовые паруса, говорите? − капитан мрачно покачал головой. − Нет, лейтенант, впереди шквал. Распорядитесь взять паруса на гитовы75.

Офицеры одобрительно закивали, а Гергалов отдал команду, кою подхватил хрипучий лай боцманов.

Судорожно цепляясь за ванты, матросы опасливо начали карабкаться «в небо», покуда не достигали марсов76, где, прикипая к сырому дереву, расползались по стонущим реям.

У Преображенского захватило дух, равно как у всех, стоящих на мостике, а у мичмана Мостового вырвалось: «Господи Боже, убереги!»

Снизу казалось: не вымужить им. Фрегат громадный, что Ноев ковчег, швыряло, словно бутылочную пробку.

Кипень вокруг стояла жуткая. Океан точно бурлил в огне Сатаны, курчавясь белопенными гребнями. Временами «Орел» черпал бортом и вода шипела по палубе, слизывая своим языком всё, срывая матросские башмаки, клетки с ломающей крылья птицей, забытую бухту каната или что-нибудь еще.

− Да живее же, братцы! − сорвался Захаров. До нитки сырой, с бледным лицом старший офицер не спускал с рей тревожного взгляда. Стрелявшая пушкой под ветром парусина сдаваться не думала, бросала смертельный вызов, выворачивала пальцы моряков, рвалась на волю раздутой могучей грудью. И вот фрегат оголился.

− Марсовые вниз! − Гергалов спорил с ветром, срывая голос. Вздох облегчения вырвался на мостике.

Боцманы уже разгоняли матросов по местам; те, цепляясь за кожаные «рубашки»77 орудий, пробирались каждый к своему «шестку», впиваясь руками в гудящие снасти. Все молчаливы, подбитые страхом. Ни шутки, ни даже полслова…

А ветер крепчал и крепчал, подползая к гибельной степени шторма.

− Сергей Иванович, голубчик! − Преображенский, прикрываясь от ледяной сыпи брызг, орал в ухо Каширину. − До настоящей «варки» еще час или два… Покуда слажу дела внизу, присмотрите за рулевыми… Там нынче Матвей не дает зевать… да боюсь, в такую круговерть ему не управиться.

Каширин Сергей Иванович, командир канониров и орудийной прислуги, носивший прозвище у матросов «Барыня-пушка», понимающе кивнул и, хватаясь за поручни и леера, стал пробираться вперед.

− Ежли что до сроку наметится, дадите знать… − крикнул напоследок Гергалову капитан, спускаясь вместе с другими офицерами. Время было хоть что-то бросить в желудок и для согреву выпить «вчерную» стакашек-другой дымящегося кипятку, что родством был ближе к чифиру, нежели к известному чаю.

* * *

Уходя от мисс Стоун, Палыч мурлыкнул под завязку:

− Вы уж, голубушка, не залимоньтесь, лучше потрафьте с флакончиком марсалы, что я оставил. Он и мозги притуманит… и случай чаво, сподручней на дно идти…

С почтением хлопнув дверью, убежденный, что оставил о себе лучшее впечатление, успокоив дамочку, он отправился доложить в капитанскую каюту. Пробираясь по твиндеку78, казак лоб в лоб столкнулся с Кукушкиным. В насквозь промокшем плаще, с осоловевшими от качки глазами он, прижимая к чахоточной груди фельдшерский саквояж, перебирал ногами к своей каюте.

− Батюшки-светы! Как думаете, выживем в сей беде? − Петр Карлович, сам не свой, вцепился свободной рукой в плечо Палыча. При этом истерически хохотнул, острее впиваясь перстами. Голос его вдруг надломился, и он повторил дрогло: − Выживем, а?

− Да вы что, совсем осолились от брызг, Петра Карлович?

− То-то, что боязно, Палыч… Кидает, как на качелях. Ишь… − они насилу удержались на ногах, уцепившись за поручень. − Ногам совсем ходу нет… Да и судно дрожит, точно Богу душу отдать желает.

− Эку нашли дрожь, сударь! − ломал себя старик, сам наливаясь страхом. − Вы понапрасну-то перышки не ерошьте… Разве сие дрожь, так, конь споткнулся… Альбатросить начнет попозжа. Да я не для испугу лаю, Петра Карлович! Ой, держитесь, мать-перемать… Вот так… вот так, поднимайтесь, голубь. Ступайте, я следом вам с сундучком подсоблю… − Казак подцепил оброненный саквояж: −Шторму бояться не след! Бог даст, справимся и с этой заразой.

Медленно, от нырка к нырку «Северного Орла», они стали продвигаться по душной узи трюмного прохода.

− Значит, вы… − Кукушкин аж в лице преобразился, − вы были у госпожи?

Смущенная улыбка заиграла на его бледных губах.

− У-у, вы никак вконец оматросились, Петра Карлыч, − денщик хихикнул в горсть. − Смотрите на башмак, а думаете о…

Фельдшер густо покраснел, отвел глаза и что-то негодующе фыркнул.

Палыч, напротив, пуще наддал:

− Ой, будет вам букой глядеть… аль загордели-с? Ладно, чаво уж там: дал шубу − скидавай армяк. Влюблены, что ли? Знаю я энту штуку душевную − одна неприятность. И трясогузок энтих заморских знаю − слабы они на передок, супротив наших-то… − барничал в суждениях денщик. −Опять же слыхал, беседничали господа за чаем: дескать, из благородных она, сторонится матросика иль ососка какого безродного… Вши, сказывают, перелезть могут.

− А она, − встрепенулся фельдшер, превращаясь в полный рубин. − Она-то там… Как?

− Да ты не занедужил ли часом, Петра Карлович? Их ведь там две… А одной рукой две титьки не схватишь. Выбирать нады. А уж поздно.

− Как так?!