Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

Есть поэты предчувствий. Время выкристаллизует чувства и образы, томящие этих поэтов. Но и метущийся дух, имущий дух, даже когда он находит не самоопределение, а форму, утоляющую муку его исканий, – поэтичен. Чрезвычайно интересно говорит о типах творчества Тютчев в стихотворении, посвященном музыкантше и певице Юлии Федоровне Абазе:

Так – гармонических орудий
Власть беспредельна над душой,
И любят все живые люди
Язык их темный, но родной.
В них что-то стонет, что-то бьется.
Как в узах заключенный дух,
На волю просится и рвется,
И хочет высказаться вслух…
Не то совсем при вашем пенье.
Не то мы чувствуем в себе:
Тут полнота освобожденья,
Конец и плену и борьбе…
Из тяжкой вырвавшись юдоли
И все оковы разреша
На всей своей ликует воле
Освобожденная душа…
По всемогущему призыву
Свет отделяется от тьмы
И мы не звуки – душу живу,
В них вашу душу слышим мы.

Что-то стонет, бьется, просится на волю в стихах Б. Л. В них всегда что-то сковано и недосказано в чувстве. Поэт ищет. Он прорывает ходы в глубокие толщи русского языка. Он доводит до чуда пластику языка. И… остается косноязычным,

В истории языка словам предшествуют знаки – кинетическая речь. Я бы назвал стихи Б. Л. кинетической поэзией. Это явление, начала которого можно проследить еще у Блока и которое лежит за пределами истории русской литературы. В этой именно связи вспоминается И. Е. Ерошин; говоривший нам, что творчество Б. Л. лишено почвы. Ощущение не обманывало И. Е. Но в ощущении всегда больше ретроспективы, чем перспективы. Кроме поэзии, опирающейся на твердь земную, есть вечно зыблемый океан поэзии, где сближаются разноплеменные корабли и подымают на мачты сигнальные , чтобы податься на этом условном языке, в котором посторонние найдут не больше смысла, чем в косноязычии Б. Л.

Пушкин писал:

«Есть два рода бессмыслицы: одна происходит от недостатка чувств и мыслей, заменяемого словами; другая от полноты чувств и мыслей и недостатка слов для их выражения». Отсюда можно бы было начать, но этим можно и кончить.

Вот как я расписался, родная, кажется не «сухо» и уж во всяком случае не по-деловому.

Что сказать тебе о себе?

Мне радостен каждый день моей жизни.

Не порвалась, а стала теснее сеть ума и души и все более захватывает и оставляет она в себе дорогие крупицы чувства и опыта и хочется жить и принести тебе полные сети!

Саня.

№ 435. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

3-го – 10 октября 53 г.

Родная деточка!

После письма от 15 августа разом получил письма от 2 и 11 сентября. Знала бы ты, в каких муках ожидания пришло это счастье!

Твои письма принесли широкое дыхание Волги. За долгое время впервые слышу твой неотуманенный голос и переживаю, как свидание, твои письма. Ты мне послала слова Бетховена, которые Роллан так значительно привел в надписи на подаренной Горькому книге.

Мне вспоминается другая мысль Бетховена, которую я знаю со слов И. Е. Ерошина: пойди в природу и исцели свой дух. Как твои письма подтверждают эти бетховенские слова.

Обе мысли Бетховена связаны. В долгих и трудных его годах быстро пронеслось время, и что же осталось в мудрых полузакрытых глазах: мелькание исчезающих следов! В этом смысле я читаю присланную тобой бетховенскую строчку: мы все заблуждаемся, каждый заблуждается по-своему. И что неизменно, верно, истинно – Божий мир. Поэтому природа целительна для бесприютного духа. И как это по-человечески страшно, что певцу «бессмертной возлюбленной» нельзя было сказать о любви неизменной, верной, истинной, как природа. Будемте мы, счастливые, пить из обоих источников. Как тихо, как хорошо мне с тобой, любимая, каким волнением отдаются твои слова: «Как ты меня любишь?» Как тебя люблю? Не знаю. Люблю – это живу. Радость после ночи, когда ты мне снишься, мука, когда со мной нет твоих строк, поиски тебя среди образов любимых книжек, моя тишина, моя тревога, мое одухотворение, мои томящиеся по тебе губы – все это любовь.

Ты вспомнила о дне на могиле. Я много думал о нем и не смел писать.

Этому дню теперь двадцать лет и мне мучительно сознавать свою неоправданную ответственность за тебя перед памятью Розалии Семеновны. Я думаю, что горькое признание умирающего Бетховена – каждый заблуждается, по-своему очень легко. Надо пройти свой путь c незапятнанной совестью, чтобы такими словами довольно было проститься с жизнью.