Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

Я только что перечел «Униженные и оскорбленные». Читал со слезами на глазах и с комом в горле. Какая искренность! Нет, ежели это все неправда или неправда все, что не это! Как ни сильно желание поделиться с тобой передуманным за этой книгой, чувство оттесняет мысль и сделаю это в следующем письме.

Я получил фотографию с памятника Горького, которого ты мне послала, а вчера услышал по радио о смерти его создателя – Мухиной. Ты права, этот памятник выполнен одним дыханием. Я не говорю об отношении его идеи и черт к оригиналу. Микеланджело, ваявшего Лоренцо, интересовал в нем Мыслитель и об отношении своей скульптуры к натуре он сказал так: через двести лет он будет похож. Глядя, как фигура Горького попирает постамент, как куски необработанного заостренного кверху гранита тянутся мертвые пламенем к фигуре, кажется, что так стояли на своих аутодафе Гус, Аввакум, все, повторяя Горького, «щедрые и мужественные» и видишь в работе Мухиной памятник человеку-победоносцу. Хотелось бы, чтобы этическое не брало верх над психологическим, а именно такое впечатление производит памятника. Неуместно-факсимиле.

Пора мне кончать свое разбросанное письмо. Твои волжские листки вызвали во мне прилив веры и мужества.

Саня.

№ 436. Н. В. Ельцина – А. И. Клибанову

4.X.53 г.

Родной, с большим интересом прочла заметку о поэзии Бор. Леонид. Все мысли показались мне точными и правильными. Действительно, в его творчестве приходится считаться с «кривизной отраженья». Особенно интересными мне показались мысли о поэзии, опирающиеся не только на твердь земную, но существующую как вечно зыблемый океан, где сближаются разные корабли. Разве это очень <нрзб>. Мне пришлось читать еще целый ряд стихов кроме «Свидания», они очень тусклы, чувствуешь признаки старения автора. В этом смысле «Свидание» мне показалось молодым, т. е. оно созвучно с его ранними произведениями.

Получил ли ты мои три письма, которые я писала тебе во время моего летнего путешествия? Кажется, я была в них менее скованна, человечнее.

За все время путешествия я не имела приятных и интересных собеседников, но видела интересные памятники 17‐го века, которые заполнили мою голову и дали возможность отключиться от тяжелых дней прошлой зимы. Теперь это уже все позади. Я включилась в работу – она идет туго. У меня всегда это не получается легко. Всегда трудный и сложный вопрос и нет ни звезды, ни тропинки. Не могу заниматься чем-то простым и доступным. И всю жизнь поэтому мучусь. По приезде я получила цикл стихов «Да святится имя твое» и еще ряд написанных вещей. Все это очень взволновало и именно поэтому я не могу об этом писать сейчас. Теперь жду письма от Клавы, т. к. я и Сонечка ей писали.

Володя летом чувствовал себя плохо и даже начал работать, но все же возраст такой, что всегда может быть ухудшение. Он уже писал. При мне это был первый опус – в июне. Потом он думал еще раз. Теперь надеюсь третий раз он возьмется за сочинение.

Люся после летнего отдыха скоро уже будет дома.

Теперь, после моего отдыха я отчетливо поняла и почувствовала, что что-то безвозвратно от меня ушло. До отдыха я просто плохо чувствовала себя, была предельно переутомлена. После отдыха я даже поправилась в весовом отношении, но лицо стало совсем другое… молодость ушла и все стало совсем неодушевленное и чужое. Это горько. Господи, когда же мы увидимся и что ты найдешь от меня.

Все, что случилось – так-то от меня не зависело. Я всегда сохраняла и сохраняю волю к жизни, но женская душевная организация – это хрупкая материя.

Я была два раза на индийской выставке современного изобразительного искусства. Там представлены были все современные течения. Очень интересно. Я поняла, что Гоген был больше рабом природы, чем своим собственным. Краски природы – там в Индии – совсем другие и потому ощущения совершенно «не европейские».

Наталью Васильевну я давно не видела. Она слишком камерная и избалованная женщина, чтобы вести разговор глубоко душевный. Она может понять, но не прочувствовать, т. к. слишком всегда скользила только по поверхности.

Обнимаю тебя крепко, крепко и целую.

Н.

№ 437. М. Н. Горлина – А. И. Клибанову

1953(?)

Родной мой, на праздники послала тебе авиа – книжку – стихи, ты их когда-то просил. Как хотелось бы, чтобы они долетели до тебя. За всю осень я нигде не была – ни в филармонии, ни на худ. выставках (кроме Кустодиевской). Я даже не помню, когда я подходила к пианино – нет душевного покоя. Работаю много и при этом, что бесконечно грустно, – почти не с кем говорить. Мой шеф, которого я глубоко уважаю, теперь работает в Москве. Единственная возможность общения – чтение, т. е. литературная работа. Все это крайне огорчительно, т. к. ты знаешь, как труден каждый шаг. Все остальные дела, о которых я писала, – пока также без разрешения.