Читаем Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres] полностью

Мне тяжело было решиться на мое предыдущее письмо. Годами я вынашивал медленную боль разобщения и молчал о ней. Я бы и дальше терпел, но понял, что нужно сказать тебе о ней для тебя. Чем я мог заполнить пустоты, образовавшиеся между нами? Я верил только в одно объяснение, в то, что ты изнемогла душой и просто не имеешь сил общаться. Мне казалось, что я могу вывести тебя из этого состояния, тем более что и самому мне оно знакомо. Я тебе напомню о моем очень давнем письме со стихами Тютчева: «Есть и в моем страдальческом застое…». Душевное изнеможение имеет две меры. Одна – безнадежность. Как ни глубока она, есть другая, более глубокая. Это беспамятство. Я хотел встряхнуть тебя своими письмами, заинтересовать ими. Но когда ты не отозвалась не только на мысли, но на стихи (!), я понял, что происходит самое страшное, что это беспамятство, что это уже тютчевское: «минувшее не веет легкой тенью, но под землей, как труп, лежит оно». У меня оставалось одно только средство спасти нас такими, какими мы были: причинить боль, чтобы ты очнулась. Так я решился на письмо с пушкинским началом. Другое объяснение не казалось мне правдоподобным, то объяснение, что в твою жизнь вошло что-то новое, что заслонило меня. Я бы это объяснение принял легче, чем первое. Я обо всем передумал, проверил все свои силы и убедился, что только измерил свое бессилие перед чувством к тебе. Я послал тебе письмо с пушкинским благословением, потому что иным, чем оно, мое отношение к тебе, какие бы ни складывались обстоятельства, не может быть и не будет.

Я не отказываюсь в этом письме от предыдущего и ты не отказывайся: его горе – его любовь.

Я читал и перечитывал твои письма. Сейчас кончу писать и снова буду их перечитывать.

Я так и не понял о какой своей давнишней и неизменной приятельнице ты говоришь. Не о Нине ли Р-ой? Мне радостно, что у тебя есть неизменный друг. Я все же думаю о Н. Р. Я догадываюсь, что мое отсутствие могло дать новую пищу твоему чувству к ней, а ей помогло найти приют невысказанному и несказуемому страданию. Передай ей мое уважение к представлению о ней, которое мне является: к ее строгому отношению к жизни, воле и умению становиться выше окружающих обстоятельств.

Мне были очень интересны слова Блока об А. Н. Умно и чутко! Кажется, А. Н. сказал о Блоке Бессоновым в «Сестрах». Если так, то А. Н. только подтвердил то, что о нем написал Блок. Есть что-то распутническое в А. Н., выдаваемое за полноту жизни. Это претит. Одни служат искусству, другие ставят искусство на службу себе и превращают творчество в разновидность чувственного удовольствия. В этом случае никакие способности не помогут. Прав Блок!

Сомнения Яши разреши просто. Расскажи ему, как Николай Павлович, тщательно правя мою работу и не позволив себе зачеркнуть ни одного слова, отступил от своего правила в том единственном случае, когда я благодарно упомянул его имя за сообщенный им мне источник. Он вычеркнул свое имя и сказал мне, что хочет «раствориться в своих учениках без остатка». Мне Я. С. не ученик. Но я уже давно за другой гранью этических представлений, если говорить о тех, которые, по твоим словам, его смущают. Об этом пришлось бы много писать, мне сейчас «не с руки». Пусть Я. С. поверит мне в том, что мне не нужны никакие упоминания и что, поступив так, он не нарушит никаких моих интересов. Я хочу сказать еще, что мне немного совестно, что Я. С. пришлось стать свидетелем некоторых моих незрелых и, еще хуже, суетных мыслей, когда он читал мою рукопись, которую я считал незаконченным черновиком. Программа моей работы остается при мне, и Я. С. не повторит ее просто в силу неповторимости творческой индивидуальности.

У меня была и остается мечта, которую я назову: посвятить свою работу светлой памяти Николая Павловича. Названная мечта перестает быть личным достоянием. Вот все, что я хотел сказать Я. С.

Скоро пошлю тебе стихи «Встреча». Хочу, чтобы они отлежались. Возможно, что вместе с ними пошлю музыкальное произведение для рояля, скрипки и голоса на тему «Да святится имя твое». Автору очень удалось настроение этих стихов. Имею в перспективе еще много подарков.

Твой, родная. Саня.

№ 452. Н. В. Ельцина – А. И. Клибанову

22/2/54 г.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное