Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

Я хорошо, светло провел этот день. Случилось так, что под руками у меня не оказалось никакой другой книги для чтения, кроме стихов Некрасова – «Избранное», в новом издании. Ты знаешь, что мне стихи его не близки душевно, ни поэтически. Но, может быть, потому, что впечатления о Некрасове сложились еще в молодости и позднее я к ним не возвращался, то ли потому, что сердце в этот день было расположено к одному хорошему, но в твое рождение я примирился с Некрасовым, прочтя имевшийся у меня сборник. Я волновался поэзией, которую он вложил в свою «Сашу». Я прочитал эту небольшую поэму вслух. Она хорошо звучит. Но главное это любовное, теплое, удивительно бережное отношение автора к образу. Есть видимые лучи красоты – ее сияние. Тепло красоты это ее невидимые лучи. Их много в «Саше». Я как раз накануне говорил с моим знакомым о музыке, и мы пришли к тому, что понятие «драматическая музыка» весьма относительно и что музыка в пределе своем не драматична, а гармонична. И поэзия в литературе такова же. Она более всего поэзия не тогда, когда ее вдохновляет муза «Гнева и печали», но когда она любовь, когда она доброжелательна, ласкова, когда она несет мир. Некрасов не только чувствовал это (что он доказал и «Сашей» и стихами для русских детей и мн. мн. другими), но и сознавал и признавал это. К сожалению, он часто изменял своему чувству и сознанию и опять-таки признавал и это.

Я бы мог полнее, умнее, интереснее сказать о передуманном и перечувствованном за чтением стихов Некрасова, но не о нем речь.

Праздничное чувство не покидало меня весь этот день. Я и попировал в твою честь с приятелем и просто отдыхал на траве у ручейка (с гор бурно бежит вода) под безоблачным теплым небом.

Конечно, я считал по часам твое время, стараясь угадать, когда ты проснешься и как проведешь свой день.

Были ли с тобой мои поздравления? Какие именно? Ответь мне.

Я получил твое письмо от 24 мая.

Г. Л. милый человек и лучше многих других понимал меня. Жаль, что он устал душой и нервная энергия сказывается в нем сильнее душевной, а это не одно и то же. Во всяком случае, он очень порядочный, хороший и умный человек.

Родная моя, письмо твое на этот раз проникнуто действительностью, я узнаю в нем присущую тебе волю. Надеюсь, что твои усилия принесут плоды, но и очень тревожусь за тебя по разным соображениям, в том числе и потому, что боюсь за твои силы. Тебе нужен и крайне отдых, и теперь время отдыха. Не надорви своих сил и здоровья, моя Коинька. Еще скажу тебе: сколько бы и какие бы ни были у тебя хлопоты, не откладывай в сторону, как ты выразилась, «музыкальных писем». Это в нашей с тобой жизни, в наших бесчисленных душевных связях самое важное, самое главное, это то, что мы любим друг в друге, что прочно, что вечно.

Обнимаю, целую тебя, любимая деточка. В близком будущем, я в это верю, наша радость, наш праздник!

Саня.

Очень тревожусь молчанием Манюши, уже длительным. Отсылаю ей открытку и письмо.

№ 465. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

29.VI.54 г.

Родная моя деточка! Я сейчас читаю «Гения» Драйзера. Не помню, читал ли я эту книгу раньше или нет, но дело не в этом, дело даже не в самой книге, а в словах, которые ей предпосланы:

«…обещаешь ли ты взять эту женщину себе в жены, чтобы жить с ней согласно повелению божьему в святом браке? Обещаешь ли ты любить ее, лелеять ее, почитать ее, хранить ее здоровую и больную; и отказавшись от всех других, оставаться только с ней одной, пока смерть не разлучит вас?»

«Обещаю».

Как бы, кем бы и каким бы ни был автор этих слов, я бесконечно благодарен ему за его слова, в которых он выразил музыку моей души, моей любви, моего чувства к тебе.

Это все, что я хотел написать сегодня, и все, что мне хочется говорить тебе всегда.

Саня.

№ 466. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

6.VII.54 г.