Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

Стихла буря и опал
Твоих страстей девятый вал.
Мертвеет зыбь и виден в плаваньи
Уже последний берег гавани, —
Земного странствия причал.

Зачем не ты назад глядишь.

Как будто эти гладь и тишь
Тебе странней, чем стоны бури?
Ты кличешь ветер, ты зовешь
Безумство воли, ты шторма ждешь
И луч на мертвенной лазури!

22/VII 54 г.

На грани сменного, на грани чудачества,
Порой, сокровеннейших помыслов качества

Все в жизни, как будто, налажено, сглажено,

Но вот, за предел приоткроется скважина,

И нечисть ворвется, гуляет по комнате…

Ведь с каждым так было – признайтесь, припомните.

СОН

Взревел гудок, как символ дальних странствий,
Запахнул платок, как символ всех разлук.
И сон в закономерном постоянстве
Видений разворачивает круг.

На палубе большого парохода

Себя я вижу. Предо мною мир.
И за кормою не океана воды,
А в синеве струящийся эфир.

Рука бесплотная, предохраняя,

На плечи мне легла. Да, это – он,
Астральный круг, которого ждала я,
Тоскуя с незапамятных времен.

Как символ человеческих объятий

Его прикосновенье за спиной.
И в радугу вплывает он со мной,
Как в гавань света, в лоно – благодати.

№ 479. А. И. Клибанов – М. Н. Горлиной

10 октября 1954 г.

Родные! Опять у меня перемена адреса. Пишите мне: г. Норильск Красноярского края, п/ящ. 224/21.

С этой переменой у меня связано улучшение условий моей жизни, культурно-бытовых и рабочих, т. к. я работаю сейчас в благоустроенной и хорошо оснащенной больнице, участок работы у меня самостоятельный, а работа по своему содержанию интересная. К сожалению, меня постигла неприятность (это было еще несколько месяцев назад) – я лишился всех моих медицинских книг. Для меня это большая, в моих условиях невосполнимая потеря. Я решаюсь потревожить вас просьбой: мне нужен справочник практического врача (оба тома) и какая-нибудь фармакология (из новейших). Без этих двух книг мне очень и очень трудно работать. Если будет возможность, вышлите мне эти книги авиапочтой, и чем это раньше вы сумеете сделать, тем больше поможете мне и очистите мою совесть перед больными.

Я давно не писал вам и мучился этим. Я не могу писать надуманных, искусственных писем, а в душе не находил слов. Я молчал и, по крайней мере, не кривил перед вами душою. Ничего, конечно, не изменилось и не может измениться в моем отношении к вам, но образовался какой-то вакуум в душе, и это связано с тем, что переменились к лучшему условия жизни, близка стала перспектива на встречу с и такая форма связи, как переписка не утешает, а ранит. Сказалась годами накопленная тоска.

Я не вполне еще вышел из своего тяжелого состояния, но отыскалась, наконец, опорная точка, благодаря чему я оказался способен написать хотя бы это письмо. Как всегда в критические минуты жизни, я нашел опору в русской литературе, в «Братьях Карамазовых» Достоевского на этот раз. В словах Ивана Карамазова: «Жить хочется, и я живу, хотя бы и вопреки логике. Пусть я не верю… дороги мне клейкие, распускающиеся весной листочки, дорого голубое небо, дорог иной человек, которого иной раз, поверишь ли, не знаешь за что и любишь, дорог иной подвиг человеческий, в который давно уже, может быть, перестал и верить, а все-таки по старой памяти чтишь его сердцем» – в этих словах все сказано. Будет время, я расскажу вам о всем значении этих мыслей. Они только кажутся обыкновенными. Алексей Карамазов подхватил слова брата: «Я думаю, что все должны прежде всего жизнь полюбить. – Жизнь полюбить больше, чем смысл ее? – спрашивает Иван – Непременно так, полюбить прежде логики, как ты говоришь, непременно чтобы прежде логики, и тогда только я смысл пойму».

В мировой философской мысли нет вершины, которая была бы так вознесена, так солнечна, как эта!..

Я получил Коинькино письмо из «Поречья» и Манюшино из Ленинграда от 13 сентября с припиской Маруси. Недели три назад получил посылку с консервами, а вчера пришла еще одна. Завтра ее получу.

Вот пока и все, а на большее не хватает у меня сил.