Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

Я работаю над этой книгой ежедневно, по принципу «ни дня без строчки». Работа идет неровно и бывают дни, когда удается написать всего несколько строчек. 19 августа [1991 года] опрокинуло весь распорядок дня, да и жизни. Два дня напролет (вернее, двое суток) я только и делал, что ловил зарубежные «голоса», служившие мне единственным источником информации о происшедшем путче. Надо было как-то действовать, это понял сразу, но посильной мне пешей дистанцией являлись полтора километра, отделяющие мой дом от института, в котором я работал. Я вышел из дому только 21 августа. Мимо проезжали «Жигули», «Волги», я «голосовал», никто не обращал внимания. Неожиданно меня окликнул проезжавший мимо меня сосед по дому. Искусно лавируя по улочкам и переулкам, он остановился и высадил меня в каких-нибудь трех километрах от Белого дома. Дальше ехать было невозможно, но остававшееся расстояние я преодолел легко, чувствовал прилив сил. У Белого дома я провел приблизительно 16 часов. Время капитуляции путчистов, о чем, впрочем, отправляясь к Белому дому, я не подозревал. Мое участие в его обороне оказалось, таким образом, символическим. Припомнилось латинское изречение: [Sero venientibus ossa]. Поздно приходящим – кости, я применил его к себе. Несколько дней назад мне позвонил корреспондент газеты «Вашингтон пост» с просьбой дать интервью как бывшему узнику сталинских лагерей, причастного к защите российского парламента. Какими путями корреспондент набрел на меня, остается загадкой. В интервью я отказал. Мотивы? Разобраться во всем очень трудно. Трудность не в том, чтобы путчистов назвать путчистами, сопротивленцев – сопротивленцами. Сиюминутных оценок происшедшего предостаточно. И умножить их еще одной, в сущности, одинаковой с другими оценками мне представляется излишним. Если корреспондента интересовало, как на сознании долгожителей архипелага Гулага ложатся происшедшие события, это тоже излишне. Прозрели все. За танками и бетеэрами не укрылись, а открылись, узнаны были последыши тоталитаризма, непогребенные мертвецы, образовавшие вот уже по истине «масонскую ложу» [Мне кажется, за ними куда более серьезные силы, у которых «Память» на побегушках] (да простится мне эта вульгаризация), уже несколько лет назад расчехлившие знамена, на которых: «Самодержавие, православие, народность». В будущем, – хотелось бы, ближайшем, – откроется, как много почерпнули эти подонки из опыта зубатовской организации и пропаганды среди рабочих и поставили опыт этот себе на службу. Откроется, как приснопамятные общества эти, именующие себя российскими, а на деле являющиеся расистскими, суть детища ультрамогущественной и суперсекретной «ложи», ею порожденные, взлелеянные, наставляемые и финансируемые, да, финансируемые, если и не из собственных, то, во всяком случае, из казенных карманов.

В 1988 году я услышал из уст представителя «ложи» (большой «ложи»), державшего в руках журнал «Наш современник», слова: «Это наш партийный журнал». Я спросил: – А как же журнал «Коммунист»? Я получил ответ: – Когда этот журнал назывался «Большевик», он был партийным журналом, а сделавшись «Коммунистом», перестал быть большевиком. – Чем же вас не устраивает «Коммунист»? – поинтересовался я. Тем, оказалось, что журнал не имеет одной твердой идеологической линии. Однако прямой мой вопрос чем-то встревожил и насторожил собеседника, и он перевел разговор на общие темы о гласности, демократии, плюрализме. Особенно суров был счет, предъявленный телевидению. И в этом я во многом согласился, хотя и по иным, чем у него, оценочным основаниям. От мелькавших на телеэкране кадр за кадром священников, астрологов, гадалок, хиромантов, гипнотизеров, интердевочек и просто «девочек» несло пошлостью, безвкусицей, слащавостью, клюквой, модничаньем «под Европу или Америку». Все это обрамлялось призывами к «духовности», что и вовсе было отвратительно. Я не раз думал про себя, глядя на телеэкран: «Да ведь это похуже, чем культура упадка Рима». Все это осуждал мой собеседник, с тем от меня различием, что для него обезьяньи ужимки телевидения и являлись демократией, гласностью, плюрализмом. Разговор был непродолжительным. Он не выпускал из рук экземпляр «Нашего современника» и заключил голосом твердым, уверенным, «с металлом»: «Мы победим». Примечательно349, что в печально знаменитом «Слове к народу», а вскоре последовавшими за ним заявлениями ГКЧП слово «коммунизм» отсутствует. Отсутствует и упоминание «Нашего современника», но дух этого журнала насквозь пронизывает и «Слово к народу», и бумагописания ГКЧП. Но нет, не победили!