Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

Книга Флоренского «Столп и утверждение истины» опубликована в том же году, что и книга Шпета, но несколькими месяцами ранее. Итак, в пристанище «церковности» свободная философия засыпает вечным сном, превращается в рабу и служанку. Таков пример открытой полемики Шпета с Флоренским. Но и вся книга Шпета «Явление и смысл» представляет собой полемику с философски-богословской идеей теодицеи. Флоренский рассматривал свою книгу как опыт православной теодицеи, то есть православного богооправдания, тогда как для Шпета его книга представляла собой опыт оправдания бытия, причем посюстороннего. Таким образом, высокие достижения философской культуры века не исчерпываются вкладом христианских мыслителей, каким бы весомым, значительным и путеводным он ни был. И Шпет не «один в поле воин». Напомнить об этом своевременно в меру того, как имена философов русского религиозного ренессанса становятся достоянием «мирской молвы», что не обходится и без профанации их духовного наследия.

Прошу отнестись снисходительно к моему отступлению от темы. Оно кажущееся, как выяснится из последующего изложения. Как мыслитель Шпет фигура весьма показательная и многое объясняющая для каждого, кого волнует проблема «интеллигенция и революция». Я знаком со Шпетом по его трудам. Независимо от отношения к философским построениям этого разностороннего во всем, что тронуто его пером, талантливого мыслителя, замечателен и привлекателен его духовный облик. Дух ясный и бодрый, радостный, а в чем-то и праздничный, восприимчивый и отзывчивый. И благородный по стилю философствования. Два имени связывают меня с ним. Елизавета Николаевна Коншина – научный сотрудник отдела рукописей Государственной библиотеки имени Ленина, где за работой над рукописями я провел много лет. Елизавета Николаевна выделялась своей неисчерпаемой эрудицией в области истории литературы и общественной мысли, высокой интеллигентностью, нравственной цельностью. И Николай Павлович Сидоров – мой учитель, о нем я уже писал.

В 1922 году вышла в свет книга Шпета «Очерк развития русской философии», часть I. В предисловии автор благодарит друзей, помогавших ему в работе и сочувствовавших ей. Е. Н. Коншину, «чья помощь, давшая возможность пользоваться труднодоступными книгами в наиболее благоприятных для меня условиях, сберегла мне много времени и сил». Н. П. Сидорова, «предоставившего в мое пользование свою ценную библиотеку и передавшего некоторые из своих книг в мое полное владение». Можно представить себе удовлетворение, испытанное Г. Г. Шпетом при получении необходимых книг, которые трудно было разыскать не только в библиотеках, но и в букинистических магазинах, если они еще действовали в то время. Здесь одна черточка, очень показательная для Николая Павловича Сидорова, о которой, пользуясь поводом, скажу.

Николай Павлович раздумывал над судьбой своей библиотеки, уникальной и по множеству содержавшихся в ней книг, и по широте представляемых в ней научных интересов. Николай Павлович ее тщательно и долго собирал. У него совершенно отсутствовало чувство собственника, относилось ли это к книгам или к его собственным научным идеям. Он с радостью делился всем, что имел, и всем, что знал, если в этом кто-то нуждался. Неизменно имел в фокусе своей заботливой мысли интересы живого человека. Не считал целесообразным передать свою библиотеку в какое-нибудь научное учреждение, на правах отдельного фонда или еще на каких-нибудь иных условиях. Потому не хотел этого, что, как он мне объяснял, ему хочется порадовать любого человека, который найдет в букинистическом магазине одну из принадлежавших его библиотеке книг и будет пользоваться ею в своих учебных или ученых целях. Потому, говорил он, – и надобно все продать. Книга достанется тому, кто в ней нуждается. Заранее радовался за того неизвестного читателя, кому когда-то достанется книга и кому пойдет па пользу.

Но я отвлекся. К книге Г. Г. Шпета по истории русской философии (как и к другим, недавно заново опубликованным его трудам) я обращаюсь с желанием разобраться в проблеме «интеллигенция и революция», чтобы еще раз попытаться осмыслить историческое значение революции, в чем заинтересован лично, так как еще с отроческих лет был захвачен революцией, ставшей живым и животворным источником моей тогда еще совсем простодушной, но тем и полностью захватывающей надежды и веры.