Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

История повторяется, хотя редко когда учит. Тому примером следующее: «В самое мрачное время революции литература производила приторные, сентиментальные, нравоучительные книжки. Литературные чудовища начали появляться уже в последние времена кроткого и благочестивого восстановления (restauration). Начало сему явлению должно искать в самой литературе. Долгое время покорствовав своенравным уставам, давшим ей слишком стеснительные формы, она ударилась в крайнюю сторону и забвение всяких правил стала почитать законно. свободой». Это из статьи А. С. Пушкина «Мнение М. Е. Лобанова о духе и словесности, как иностранной, так и отечественной»362. Изгнанные, как полагают, по инициативе Ленина, мыслители русского философского религиозного ренессанса считали Ленина больше последователем Ткачева и Нечаева, чем Маркса и Энгельса, иными словами, утверждали, что политика Ленина совпадала в его понимании с моралью, причем любые моральные ценности приносились в жертву политическим. Они же, в частности Н. Бердяев, низко оценивали Ленина как философа, его философские выкладки оценивали как примитивные. Вместе с тем, размышляя о Льве Толстом, любившем «выражаться с нарочитой грубостью и почти нигилистической циничностью, он не любил никаких прикрас», продолжали: «В этом есть большое сходство с Лениным» (Бердяев Н. Русская идея.). Или так: «…русским не свойственна риторика, ее совсем не было в русской революции, в то время как она играла огромную роль во Французской революции. В этом Ленин со своей грубостью, отсутствием всяких прикрас, всякой театральности, с простотой, переходящей в цинизм, – характерно русский человек» (Бердяев Н. Русская идея). Еще и так: «Ленин был замечательным теоретиком и практиком революции. Это был характерно русский человек с примесью татарских черт. Ленинисты экзальтировали революционную волю и признали мир пластическим, годным для любых изменений со стороны революционного меньшинства» (Бердяев Н. Русская идея). Подобные этим характеристики Ленина можно множить и множить, прибегая к трудам русских мыслителей, пребывавших в эмиграции. А у какого-то современного автора в какой-то совсем недавно вышедшей газете прочел такую характеристику Ленина: «Плешивый вурдалак».

Разбирая в 1961 году архив Владимира Григорьевича Черткова, приобретенный Отделом рукописей Библиотеки имени Ленина, обнаружил письмо сельского библиотекаря Николая Ивановича Дубенскова, отправленное землякам в село Тонкино Варнавинского уезда. Крестьяне были подвергнуты репрессиям продотряда и просили помощи. В письме (черновик), написанном и отправленном 15 мая 1919 года, читаем: «Владимир Ильич Ленин произвел на меня чарующее впечатление. Он с большим участием выслушал мой доклад, мои устные заявления и сказал, что это у вас не власть, а разбойники. Причем на углу документа написал резолюцию о немедленной высылке комиссии на место для расследования и успокаивал, что центральные власти всячески стараются входить в крестьянские нужды и помогать им и что всякое имущество и труд трудового крестьянства считается неприкосновенным имуществом, и что с хулиганами, примазавшимися к советской власти, они будут жестоко расправляться». Письмо Дубенскова опубликовано в 1966 году в «Записках отдела рукописей» (Выпуск XXVIII, 1965 год) моей ученицей Галиной Сергеевной Лялиной. Жив в это время оставался и сам Дубенсков, сыскался, и мы имели несколько продолжительных с ним бесед, в которых он столь же доброжелательно и уважительно отзывался о Ленине, его внимании к крестьянской беде и оказанной им реальной помощи. А вот из того же архива записка самого Владимира Григорьевича Черткова, написанная в связи с привлечением его к подготовке декрета Совнаркома об освобождении от воинской повинности по религиозным убеждениям (Декрет от 4 января 1919 года): «…считаю необходимым отметить, что В. И. Ленин проявлял исключительно большой интерес и внимательное отношение к вопросам, связанным с сектантством. Вследствие этого, по его личному указанию, я, В. Г. Чертков, был привлечен к разработке Декрета об освобождении от военной службы по религиозным убеждениям, и позднее мне приходилось неоднократно убеждаться в чрезвычайно вдумчивом и тактичном отношении Владимира Ильича к вышеуказанным вопросам».