Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

Выше были приведены «Воспоминания о полувеке» – о революции, о Ленине. Написал их Пастернак менее чем за два года до стихотворения, посвященного Гудиашвили. Как соотносятся эти стихи с «воспоминаниями о полувеке»? Последние ретроспективны, а стихотворение обращено к перспективе: «Пора дорогу будущему дать». Я не вхожу в рассмотрение идейной эволюции Пастернака. Уроки полувека, уроки Октября и последующего времени, столь жестоко преломившиеся в его личной судьбе, были усвоены им во всей полноте и глубине, во всей их поучительности, следовательно, положительности и отрицательности. Вспоминая о событиях 1917–1918 годов, Пастернак не мог не пропустить памятное сквозь фильтр пережитого, прочувствованного, обдуманного, поверить памятное всем опытом жизни. Открывшееся из сорокалетней дали предстало ему в своей первичности, сходной той, что в «Двенадцати» Блока. Памятное закреплялось визой последующих десятилетий, их коллизиям и пароксизмам вопреки. Образ далекого времени, воспроизведенный Пастернаком, убедителен и без доводов. Он самоубедителен непосредственностью, живостью, стремительностью посвященных ему строк. Пастернак оставался верен истории и себе, когда вдохновенно писал о революции и когда восславил искусство как очищающую и преобразую силу, ведущую в новую жизнь. В отношении к Октябрьской революции, понимании ее исторической значимости есть много общего между Пастернаком и Блоком. Блок уповал на революцию как способную поднять народ «на высоту артистического человечества» (Искусство и революция). Пастернак (как и Блок на самом исходе жизни) не уповал ни на Октябрьскую революцию, ни на социальные революции вообще как творчески созидательные силы. Но «высота артистического человечества» была и оставалась для Пастернака абсолютной духовной ценностью. Правомерно ли квалифицировать эту высоту как абсолютную? Правомерно, если принять во внимание творческое самоощущение Пастернака: «Иногда я себя чувствую точно не в своей власти, а в творящих руках Господних, которые делают из меня что-то мне неведомое…» (Из письма Пастернака Н. Табидзе 18 сентября 1953 года). Стихам, посвященным Ладо Гудиашвили, предшествовала сделанная Пастернаком запись в альбоме для посетителей его мастерской: «…Часы, проведенные у вас, кажутся часами иного времени и другого века. На другой день после посещения вас просыпаешься с ощущением, будто все виденное и сказанное у вас приснилось. Сновидением и должно стоять и оставаться в стороне, на одинокой высоте, единственное, ни с каким сокровищем не сравнимое богатство сердца – искусство». Но и после всего сказанного меня не оставляют сомнения: удалось ли согласовать вдохновенные слова Пастернака о революции, о Ленине с последовавшим через два года: «Не потрясенья и перевороты для новой жизни очищают путь»? Отрицается ли одно другим? «Воспоминания о полувеке» Пастернака – это воспоминания о полувеке больших канунов, предвещавших новую жизнь, вита нуова по Данте и в дантовском смысле («полнота времен»). К тому же времени, что и прозаические наброски о времени, о революции, относятся и стихи Пастернака о Блоке. В одном из них строфы:

Блок на небе видел разводы.
Ему предвещал небосклон
Большую грозу, непогоду,
Великую бурю, циклон.
Блок ждал этой бури и встряски,
Ее огневые штрихи
Боязнью и жаждой развязки
Легли в его жизнь и стихи371

.

И опять же: «Но потрясенья и перевороты / Для новой жизни очищают путь». Пастернак не спорил ни с самим собой, ни с Блоком. Речь идет о выборе путей, ведущих в «новую жизнь». Не «дело», вершившееся в революционных событиях 1917–1918 годов, понимаемое как небывалой силы порыв к «новой жизни», вызывало сомнения Пастернака. Ни тени сомнении не вызывала высота идейная, умственная, душевная чистота, личное бескорыстие, одаренность, энергия, сила ума и воли лидера революции Ленина при всем очевидном его «якобинизме»372.

Несостоятельным оказался путь, опробованный революцией. «Предвестье льгот» обернулось гнетом еще при жизни «предвестника».