Любимая деточка, я с нетерпением считаю дни, оставшиеся до 27 сентября. Я уверен, что в этот день получу твое письмо. Последнее было давно, из Кранца, еще от 3‐го августа. Правда, я имел немой привет – посылку от 18 августа. Приходится и это засчитывать в письма. Я вспоминаю 27 сентября 1934 года. Помнишь ли, как мы сидели за большим столом друг против друга в моей старой квартире на Суворовском. Прошлое и будущее, все, что мы имели в себе, – вобрали эти несколько минут. Вероятно, поэтому, когда касаешься их воспоминанием, чувствуешь себя таким же молодым, непосредственным, как в те дни. Я знаю, что мы всегда останемся такими, какими были один для другого в нашу весну 1934 года. А помнишь, как мы гуляли с тобой в Петергофе. Какой-то лесок, довольно густой, тесно переплетенные прутья, ветки, сквозь которые мы пробирались, пока не остановились около какого-то ручейка с темной струей. По дороге я «во весь голос» кричал «Весну» Багрицкого, что-то еще – какое это было счастье! Им можно жить и сейчас. Да и вообще, как много у нас все-таки есть таких счастливых воспоминаний: твои письма, когда я их получаю, такое же большое счастье для меня, как эти далекие, эти близкие встречи. Если бы ты знала, как я читаю их, как узнаю и угадываю за дорогими строчками черты твоего образа, всегда живого. Ты не забыла, возможно, как я обращался с источниками, которые мне приходилось изучать. Я заставлял их говорить, когда они не хотели, а когда они упорствовали [(например, Маврикиев «Стратегикон», о котором я докладывал в Красноярске),] – я поступал жестоко: пытал и распинал источник на кресте истины. Такой вот я «опасный» читатель. С твоими письмами я не поступаю по этому примеру – они источник дружбы, но как я жаден к ним, как я пью по капле этот мой единственный источник любви. Люблю тебя, родная, всегда и повсюду – в воспоминаниях, снах, письмах, надеждах. Обнимаю, целую тебя радостным и горячим (во всем его земном тепле) поцелуем.
Твой Саня.
Сейчас, когда я пишу, передают 2‐й концерт для фортепьяно с оркестром Рахманинова. Вспомнил, что ты писала об успехах Дм. Алексеевича. На какой сюжет Лавренева пишет он оперу? А вот неиспользованный в нашей музыкальной литературе сюжет, исключительно богатый, открывающей широкие возможности для композитора: «Маскарад» Лермонтова. Арбенин – баритон, Неизвестный – бас, князь Звездич – тенор, Нина – сопрано (колоратурное) и т. д. и т. п. Каким фееричным и красочным в музыке может стать сам «Маскарад», сколько танцев, а, главное, какая драматическая насыщенность. Чайковский просто забыл о «Маскараде». Попроси Дм. Алексеевича перечитать «Маскарад». Он гораздо сильнее окажется в опере, нежели он есть в драме.
Сердечное спасибо, дорогая Н. В., за дружественные строки. Они со мной. Я тоже много о Вас думаю и всегда жалею, что, собственно говоря, наши встречи были мимолетными. Как много оставлено интересного. Да и вообще ничего интереснее встреч с людьми, ничего чудеснее не бывает. Всего Вам хорошего – от всей души! А. И.
Коинька, я как-то тебе писал, что мне хотелось бы, чтобы ты передала Анне (Андреевне)248
посвященные ей стихи и сказала при этом, что они были написаны сразу в тот же день, когда узнали о ней. До свидания, родная детка моя, вечно любимая. С.Если соберешься к Вове, то как раз в его районе, напротив консерватории, зайди к Эмме Исааковне249
, что в Брюсовском пер. д. 2/14, кв. 118, передай ей привет от Льва Борисовича250.В Госуд. литературном издательстве вышли в 1949 г. «Четверостишия» Бо-Цзюйи251
. Хотелось бы почитать!24.IX.49 г.
Родной мой, через три дня 27-ое и я знаю, что этот день мы проведем с тобой вместе. В вазе будут цветы, будет Шопен, Скрябин и Бетховен. К последнему я особенно как-то тянусь последнее время, будут дорогие сердцу листки. У нас начинается золотая осень – последние теплые дни. Я работаю довольно много, собственно, весь день. Стараюсь до глубокой ночи быть занятой. Опять, как и всегда, свожу до минимума все хозяйственные и бытовые дела. Почти нигде не бываю. В свободные часы читаю, играю, но больше работаю.
Получил ли ты мои письма летние, которые я писала с морского берега? Нужно ли посылать тебе центральные газеты? Доходят ли посылки? За лето, начиная с 15 мая до 1 сент., – было послано одиннадцать. Порадовался ли ты табачку? Постараюсь посылать чаще книги. Сейчас посылаю тебе одновременно книжку стихов венгерского поэта Петефи – есть хорошие. Мне очень хочется, чтобы они скорее к тебе дошли. Получил ли ты Достоевского? Шерстяной свитер?
Родной мой, как хочется тебя обнять, сказать тебе, что верю в наше будущее, в наше светлое счастье, что живу этим будущим. Храни себя для этих дней, они будут, они слишком выстраданы. Очень хотелось бы прочесть «Дыхание жизни».