Читаем Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres] полностью

Пишу тебе накануне праздничных дней. В эти дни особенно остро чувствуешь боль. На улице оживление, и как ни стараешься не замечать, – но в воздухе висит это радостное предчувствие – приближающиеся праздники – оно всюду, в переполненных народом улицах, в торгующих до глубокой ночи магазинах, в переполненных парикмахерских, в полных продуктами корзинах, с которыми спешат хозяйки, в неясном запахе духов, в горящих всеми цветами электролампочках и т. д. Я буду все дни дома. Возьму себе книги для работы и для чтения. Вчера, когда утром ехала на работу, видела, как с вокзала после только что пришедшего поезда шли очень счастливые муж и жена. Они шли, улыбаясь друг другу, не замечая никого кругом, и я так отчетливо вспомнила все и даже, смотря на них, улыбалась сама.

Родной мой, дорогой, когда ты получишь эти строчки? Как хотелось бы, чтобы письмо быстро дошло. Я строю свою жизнь так, чтобы не было свободных минут, работаю до позднего вечера, даже если голова уже устала и продуктивность снизилась. Забегала к Коеньке253. Она вместе со своим товарищем делали доклад, который прошел удачно, и шеф даже поздравлял каждого в отдельности.

Работа послана в «Доклады» и пишется еще. Манечка здорова, у нее, как всегда, тепло. Впрочем, сейчас на улице дни стоят теплые, так что даже у меня не очень холодно.

Получил ли ты стихи, которые я тебе посылала в письмах и в книжках? Скоро высылаем Бальзака, он только что вышел в однотомнике. Носишь ли ты свитер? Греет ли он? Доволен ли ты был табачком?

Родной, целую тебя горячо, обнимаю, думаю всегда. Благословляю тебя.

Твоя С.

Слушала Антона Шварца254 – «Руслан и Людмила» – бледно, штамп. Сам он очень постарел, был инфаркт у него.

Весь день твоего рождения проведу с тобой. Я не только желаю, но и просто молюсь, чтобы бодрость и здоровье тебя не покидали. Будем жить для нашей встречи, верить в нее, надеяться. Есть же какой-то закон уравновешивания. Слишком большой груз положен на плечи. Обнимаю тебя в день твоего рождения, нежно целую.

Посылаю марок на три рубля.

№ 381. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

13.XI.49 г.

Родная моя Коинька,

завтра день моего рождения, и я проведу его с твоими письмами, которых я, наконец, дождался, – среди них и сравнительно свежее письмо от 9‐го октября. Если бы ты знала, с какой мучительной тоской и тревогой я ждал твоих строк, таких любимых, как вглядывался в их знакомые черты (какие долгие тихие разговоры веду я наедине с каждой буквой).

Последние твои письма в одном отношении лучше предыдущих: в них больше воздуха, как говорят живописцы, – вероятно, это целебное действие морского простора. В письмах прошлого года (трудового 48–49 года) я всегда обнаруживал страшную душевную усталость твою, за оптимизмом чувствовал и на возвышенных нотах (веры и ободрения) твой родной, всегда искренний, голос порой осекался. Сейчас твои письма окрыленнее и вместе с тем тверже, воздушнее и одновременно почвеннее. Рад, что ты в рабочем состоянии, любимая. Дай тебе бог всяческих успехов. Получил я и твою бандероль с книгой стихов Петефи, Дудина и путеводителем по гор. Пушкину. За книги особенно благодарен. Стихи Петефи были для меня настоящим счастливым открытием. Я бы тоже остановил свое внимание на замеченных тобой стихах. Мне было радостно это совпадение наших восприятий. Но если вчитаться, то там еще есть множество превосходных. И гейневский лиризм, и памфлетичность того же Гейне и Беранже и величавые тяжелые мазки, достойные Шекспира. Во что развилась бы эта пламенная стихия, если бы не гибель поэта в 26-летнем возрасте. А впрочем, как знать, не исключено, что с падением движений 1848 года наступил бы и закат его таланта. Он исключительно был связан с боевым духом этих лет. В этом была его сила, но, возможно, и его слабость. А как же хорошо (шекспировский мазок) стихотворение, где он обращается к своей любимой (которая, может быть, не останется верна его памяти), прося ее простереть свою вдовью вуаль над его могилой, чтобы он мог обернуть в нее, как в траурный флаг, свое сердце и сберечь в нем свою любовь, такую же яркую, какой была она с первой своей минуты.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное