Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

Родной мой, пишу тебе с надеждой, что письмо дойдет к 31/XII и встретит с тобой новый год. В этот день особенно много думается о будущем, и потому хочется, чтобы ты знал, что так же, как и два года тому назад, мы встретим этот день вместе, хотя нас разлучают теперь тысячи километров. Но какое значение имеет это расстояние? Что тебе написать об этом прошедшем годе? Душевно, может быть, было легче в первый год, хотя жила я тогда остро-мучительно, но все время мелькали огоньки надежды на свои силы и по существу много времени на это уходило. Сейчас живу как-то более тупо, боль стала хронической, приходится направлять все свои силы на работу – единственное, что осталось. Это отвлекает, переключает, но душа делается мертвенной. Иногда, впрочем, бывают, прорываются какие-то неожиданные живые звуки в омертвевшей душе, и это никогда не доставляет радости. Но это и есть жизнь со всеми ее противоречиями, со всем многообразием.

Бывают светлые минуты – от хорошей книжки, от удачи в работе (не слишком частые), от хорошего стиха – но это часы, а в году так много дней и они ползут, а иногда проносятся, и все это составляет еще год жизни. Сейчас, когда поеду отправлять тебе это письмо, пошлю одновременно авиа книжку Бальзака – избранные произведения. Хотелось бы, чтобы она у тебя была поскорее. Сама я не успела ее прочесть, но за это время прочту. Я думаю, что она доставит тебе приятные минуты.

Володю давно не видела. Единственное, на что он способен, – это отдавать свои силы воспитанию Вовочки, и это все.

На днях была в Университете на докладе Коиньки256 и ее товарища. Народу было много, дискуссия затянулась до позднего вечера. Поздравляли с открытием важного факта, но теоретические построения еще дискутабельны.

Родной мой, 31‐го декабря я мысленно подниму рюмку вина за радость нашей будущей встречи, за наше счастье, за нашу жизнь, за твое здоровье и за то, чтобы душевные силы и бодрость тебя никогда не оставляли.

Обнимаю тебя горячо, горячо, целую, благословляю. Всегда с тобой всеми мыслями и чувствами.

С.

Посылаю марок на три рубля.

№ 384. А. И. Клибанов – М. Н. Горлиной

7.XII.49 г.

Мои родные, любимые!

Сегодня седьмого декабря, и я не знаю, поспеет ли мой привет к Новому году. Желаю вам здоровья, успехов и радости. Я бы мог повторить все, что писал вам год назад, когда уходящий год был еще новым. Может быть, и жаль, что сменяются годы, а надежды остаются неизменными. И все же за старое наше счастье, за все, что объединяло наши чувства прежде, – пусть это живет теперь и в будущем!

Я думаю, что с прошедшим годом мы стали еще друг другу дороже и что разделяющее нас пространство (и время) сократилось. Заметно ли это вам?

Жизнь моя течет по-старому и обтачивает камни терпения – они делаются круглее и глаже. Это значит, что непосредственные реакции постепенно вытесняются тем ясным состоянием духа, когда принимаешь мир, как он есть, и вкушаешь его плоды, может быть, горькие, но

Итак, еще год и половина века позади. Век, как и личность, – за бурной юностью наступает плодоносная зрелость.

В добрый час!

Целую вас, любимые, и больше не чувствую разлуки даже в томительные дни (месяцы), когда не имею известий. Саня.

№ 385. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

20.XII.49 г.

Родная Коинька, получил твое письмо от 15.XI и Манечкино, как обычно, без даты. Хорошо, что ты прочла стихотворение Тютчева, но жаль, что оно совпало и с твоим душевным состоянием. Я это знал, впрочем, и раньше, так как обладаю способностью не только читать твои письма, но и беседовать с ними, расспрашивать их о тебе, и в этих беседах недомолвок у нас не бывает. Должен сказать, что тютчевские мотивы не охватывают всей моей жизни. К счастью, во всем бывают свои приливы и отливы. Вчера я, например, смотрел старую кинокартину, которую в свое время как-то пропустил в Москве, – «Сельская учительница», и ушел со светлым чувством. Если уж говорить о Тютчеве, то вспомнилось мне вчера другое его стихотворение – если ты не забыла, мы читали и любили его:

Я встретил вас, и все былое
В отжившем сердце ожило…