Кровавые ритуалы. Барабаны зомби

– Баттерс, – перебил я его, – только не приводите мне статистику разрывов сердца и всего такого. Страх – часть нашей жизни. Этакий звоночек, предохранитель. Не более того. Он предупреждает нас об опасности. Страх предназначен для того, чтобы помочь вам выжить. А не обездвиживать до состояния, когда вы не можете этого сделать.

– Могу представить эмпирические доказательства обратного, – произнес Баттерс с горькой иронией.

– Это все потому, что вы не задумывались об этом прежде, – возразил я. – Вы реагировали на страх, но никогда не использовали его осознанно. Просто надо настроиться на то, чтобы преодолеть его.

Секунду он помолчал.

– И только? – произнес он наконец. – Просто настроиться, и – фьють – все будет по-другому?

– Нет. Это только первый шаг. Потом придется делать новые. Подумайте об этом немного. Может быть, это вам никогда больше не пригодится. Но, по крайней мере, вы будете готовы на случай, если произойдет что-нибудь еще.

Он закрыл аптечку.

– Вы хотите сказать, все позади?

– Для вас – да, – заверил я его. – Гривейн знает: у вас нет того, что ему нужно. Ему нет больше смысла искать вас. Черт, если уж на то пошло, мне кажется, вы просто оказались в неудачном месте в неудачное время, когда он пришел туда с поисками. Гривейну сошел бы любой, обладающий доступом к трупам и способностью найти, куда Костлявый Тони спрятал флешку. Вы свою роль в этом спектакле сыграли.

Баттерс даже зажмурился на мгновение:

– Ох, слава богу. – Он виновато покосился на меня. – Простите. Я хочу сказать, что вовсе не против быть рядом с вами, но…

Я слегка улыбнулся:

– Понимаю. Я рад, что с вами все в порядке. – Мой взгляд опустился к ноге. – Выглядит славно и аккуратно. Спасибо, Баттерс. Вы хороший друг.

Он хмуро посмотрел на меня:

– Правда?

– Правда.

Мне показалось, плечи его чуть расправились.

– Хорошо.

В дверях кухни снова появился Томас:

– Газовая плита. Горячая еда, чай. Сахару?

– Пару тонн, – сказал я.

– Мне не надо, – сказал Баттерс.

Томас кивнул и скользнул обратно.

– Послушайте, – произнес Баттерс. – Как же вышло, что я ваш друг, а вы мне важной вещи не сказали?

– Какой вещи? – не понял я.

Баттерс сделал неопределенный жест в направлении кухни:

– Ну, что вы типа… что вы гей.

Я потрясенно уставился на него.

– Не поймите меня неверно. Сейчас двадцать первый век. Вы можете жить так, как считаете нужным, и не станете от этого менее крутым.

– Баттерс… – начал я.

– И потом, посмотрите на этого парня. Я хочу сказать, вот я даже не гей и то от его внешности балдею. Как вас винить?

Из кухни донеслось сдавленное хрюканье.

– Ох, заткнись! – рявкнул я Томасу.

Хрюканье сделалось чуть тише.

– Но вы бы хоть предупредить могли, – продолжал Баттерс. – Мне кажется, вы могли бы и не скрывать, Гарри. Я вам не судья. Я вам слишком многим обязан.

– Я не гей, – запротестовал я.

Баттерс сочувственно кивнул мне:

– Ну да, конечно.

– Да нет же!

Баттерс поднял руки.

– Не мое дело вмешиваться, – сказал он. – Потом, как-нибудь в другой раз. И вообще, не мое это дело.

– Ох, чтоб вас, – пробормотал я.

Из кухни появился Томас с тарелками, полными дымящейся подогретой пиццы, бутербродов с жареной говядиной и крекеров, на которых запеклись аппетитные ломтики сыра. Он поставил все это на столик, вышел и вернулся с несколькими бутылками холодного пива. В третий заход он принес горячий чай. Он налил мне чашку чая, наклонился и целомудренно чмокнул меня в волосы:

– Кушай на здоровье.

Баттерс сделал вид, что ничего не заметил.

Я неловко ткнул Томаса кулаком в ребра:

– Дай мне эту чертову пиццу, пока я тебя не убил.

Томас вздохнул.

– У него случается такое настроение, – доверительно сообщил он Баттерсу.

Я забрал у Томаса пиццу и наклонился к столу, чтобы взять пиво. Мыш, который все это время лежал у окон, уставившись в темноту, встал и подошел, принюхиваясь к еде.

– Ах да, – спохватился Томас. – Твои антибиотики.

Он положил мне на тарелку пару таблеток.

Я проглотил таблетки, запил их пивом и принялся за пиццу, бутерброды и крекеры с сыром. При этом я не забывал делиться с Мышом, отдавая ему каждый третий или четвертый кусочек, пока Томас не взял со стола последний бутерброд и не положил его на пол перед Мышом.

Я допил пиво и устроился поудобнее с чашкой чая. Я даже не осознавал, насколько проголодался, пока не начал есть. Чай был сладкий и горячий, но не слишком, и его можно было пить, не боясь обжечься. Возбуждение боя и бегства постепенно спадало, и я начинал ощущать себя более-менее человеком. Боль в ноге стихла, под конец сделавшись едва заметной.

Я вдруг подозрительно покосился на забинтованную ногу:

– Эй!

– Мм? – спросил меня Томас.

– Сукин сын. Ты дал мне не антибиотики.

– Нет, не их, – без тени стыда признал Томас. – Болеутоляющее. Ты же идиот. Тебе надо отдохнуть, пока ты не угробился.

– Сукин сын, – повторил я.

Диван у Мёрфи и впрямь был чертовски удобный. Я допил чай и вздохнул:

– Может, ты и прав.

– Еще бы, – ухмыльнулся Томас. – Да, кстати, вот антибиотик.

Он протянул мне капсулу, и я запил ее последним глотком чая. Томас взял у меня чашку, а потом помог подняться на ноги: