Кровавый источник

Колька, воспользовавшись тем, что мать задумалась, выскользнул из детской с ружьем на плече и на цыпочках прокрался по длинному коридору к двери отцовского кабинета. Он приник к ней ухом, но ничего не услышал. Тогда осторожно заглянул внутрь.

Он увидел только двух зубастых великанов — могучие шкафы ручной работы со старинными фолиантами.

Колька раскрыл дверь пошире и просунул голову.

Отец спал на диване, накрывшись пледом. Такой большой и страшный. Колька видел его ступни в черных носках, волосатую руку поверх пледа и половину лица: не до конца затянутый веком глаз с какой-то хитрой, игривой щелкой, высокий бледный лоб, переносица и растрепанные, как у Незнайки, русо-седые волосы.

— Папа спит, — произнес он вслух, негромко, но довольно отчетливо.

Никакой реакции. Отец не шелохнулся, «зубастые» шкафы хранили молчание. Тогда Колька громко вздохнул, еще раз нарушив покой мебельных великанов, и осторожно прикрыл за собой дверь.

Мишкольц не спал. Он лежал уже несколько часов с закрытыми глазами, но провалиться в сон мешали докучливые мысли, от них уже пухла голова.

Утренний разговор с помощником окончательно выбил его из седла.

Впрочем, он и раньше сомневался, что Стародубцев участвовал в последних кровавых делах. Но о том, что здесь замешана какая-то третья сила, об этом приходилось думать впервые.

Елизаветинск

1995 год, лето

Лето выдалось жарким, и кое у кого в связи с этим произошло разжижение мозгов. Так думал Володя.

Первой жертвой зноя пал Соколов. Тот самый, с брюшком, на тоненьких ногах, который в свое время хотел устроить на «круге» голосование в пользу Мишкольца и обливался вонючим потом в страхе, что боссом сделают его.

С тех пор он здорово переменился. Не в плане физиологии — брюшко осталось брюшком, а ножки — ножками, а в плане своей значительности.

Соколов прибрал к рукам всю вотчину Кривцуна, оставшуюся фактически без хозяина. Недотепа сынок годился разве что для разведения бабочек в ботаническом саду. Соколов сделал его своим помощником, дабы избежать обвинений в вероломстве.

Война с конкурентами научила его многому. Он оброс охраной. Открыл даже секцию карате для своих «мальчиков». Спонсировал бои собак. И вообще стал «крутым».

В организации фактически утвердилось двоевластие. Официальным боссом считался Шалун. И до поры до времени это его вполне устраивало. Мишкольц оказался человеком без амбиций, полностью ушедшим в свой бизнес, в свое хобби, в свою религию, в своих женщин и в своих сыновей. Обособленность эта немного раздражала, но не настолько, чтобы предъявлять ювелиру претензии.

И все-таки их предъявили. Соколов около года обхаживал Шалуна. Тот же долго не мог ему простить поминок Черепа, когда там, наверху, в казино, его, Шалуна, не ставили ни в грош и не брали в расчет. И только Мишкольц протянул ему руку.

И все же они спелись и объединили свои усилия, чтобы ослабить влияние Мишкольца.

В конце августа Шалун созвал всех на «круг» по поводу одного крупного должника, к тому же разорившегося.

— Без меня никак нельзя обойтись? — спросил его но телефону Володя. Не любил он подобных сборищ. Они тяготили его так же, как в свое время комсомольские собрания в институте.

— Нужен твой совет, — настаивал Шалун. — Вопрос жизни и смерти. Ты же понимаешь?

Он приехал в казино на пятнадцать минут позже условленного времени: «Пусть подождут моего совета!»

Его провели в банкетный зал. В добрые времена здесь устраивал оргии с цыганами Кручинин.

Кроме Шалуна и Соколова были еще человек семь: банкиры, бизнесмены, боевики.

— При Круче ты не имел привычки опаздывать, — усмехнулся в свои буденновские усы Шалун.

Мишкольц промолчал, потому что сразу почувствовал повышенный интерес к своей персоне, и еще потому, что впервые с тех пор, как они поделили власть, Шалун позволил себе в отношении его подобный тон.

Они не стали специально для Мишкольца объяснять, что к чему, а продолжили обсуждение.

«Меня сюда пригласили не за советом», — понял Володя.

Однако в деле с должником разобрался сразу. Парень владел двумя магазинами, набрал кредитов и прогорел. Он должен был и банкирам, и бизнесменам, и даже лично Шалуну. Они забрали у него магазины, но это не покрыло и половины долгов. К тому же оказалось, что он еще должен кому-то из людей Поликарпа. Это взбесило всех окончательно. Боевики требовали ликвидировать парня, банкиры и бизнесмены считали, что нужно подставить его с неоплаченным счетом или товаром. Такие махинации были не в новинку, а уж дальше дело прокуратуры разбираться с ним. Тогда уж он будет должником государства.

— Но и в том, и в другом случае вы не учтете интересов Поликарпа, — вмешался в их спор Мишкольц.

— А на кой хрен нам их учитывать? — взвился Шалун, и два его близко посаженных глаза словно превратились в один, горящий злостью и ненавистью.

— Тогда Поликарп будет считать тебя своим должником, — спокойно разъяснил Володя, глядя мимо него. — Ты хочешь еще одну войну?

Тут же все стихло, буря улеглась, люди как-то разом сникли. Для них слово «война» не было пустым звуком.

— Что ты предлагаешь? — спросил Соколов.