Кровавый разлив

Выраженіе просительное, смшанное съ выраженіемъ скрытой, несмлой досады, появилось на блдномъ лиц Пасхалова. «Ты веселъ, ты доволенъ, ты здоровъ, — говорили печальные глаза доктора, — у тебя свои дла… пріятныя… проходи себ дальше… пожалуйста, проходи…»

Васильковскій слъ.

— Сестричка твоя идетъ… Двица столько же революціонная, сколько и миловидная… И, говорятъ, всхъ рабочихъ съ завода въ рукахъ вотъ какъ держитъ.

Вошла Наталья, живая, бойкая и свжая, какъ всегда; но теперь лицо ея было нсколько блдно, и въ глазахъ было что-то сосредоточенное, строгое. Войдя, еще прежде чмъ поздороваться, она бросила торопливый взглядъ подь диванъ, на то мсто, гд оставила вчера чемоданъ. Чемоданъ смутно вырисовывался изъ мрака кирпично-красной массой, и на черныхъ ремняхъ его тускло желтли широкія мдныя шляпки гвоздей.

— Такъ и случилось, вчера не успли собраться, — сказала Наталья, — ду сегодня, и сейчасъ заберу чемоданъ.

Она присла.

— Вояжъ — дло святое, — замтилъ Васильковскій. И, обратившись къ Пасхалову, продолжалъ: — Позволь мн сказать теб, Федоръ, ты слишкомъ близко принимаешь все это къ сердцу… И волнуешься напрасно.

— Тебя это не волнуетъ?

— Меня?..

«Уйти… Ей-Богу, лучше будетъ».

Чувствовалъ инженеръ, что можетъ завязаться разговоръ, — длинный, пожалуй шумный… А для чего? Никакого ни интереса, ни удовольствія въ этомъ нтъ, Если же пойти къ Марь Александровн, то она споетъ арію Сантуццы или изъ Отелло «Ave Maria», и это дйствительно будетъ весьма невредно…

— Волнуетъ ли это меня? — медленно переспросилъ Васильковскій.

Онъ испытывалъ затрудненіе и не зналъ, какой теперь взять тонъ, — тотъ, которымъ говорилъ сейчасъ съ теткой, дурачливый, веселый, или же серьезный и дловой… Съ минуту поколебавшись, онъ выбралъ среднее, и какъ-то неопредленно сказалъ:

— Непріятная, конечно, можетъ выйти штука, но… вшаться изъ-за всхъ этихъ исторій я… не думаю, чтобы было полезно.

Пасхаловъ всталъ и прошелся по комнат.

— Ты газеты читалъ? — тихо спросилъ онъ. — Въ десяткахъ городовъ шелъ разгромъ…. Сотни тысячъ разоренныхъ… лилась кровь…

— Ахъ, Федоръ!.. Это преувеличено, — съ внезапной горячностью перебилъ Ваеильковскій. — Разумется, все это очень скверно, и тяжело, — на лиц его легла морщина досады, — но… вдь ужъ было время привыкнуть къ этимъ явленіямъ… И отчего же у тебя теперь такое трагическое лицо?

Инженеръ внимательно, и съ начинавшейся тайной печалью, смотрлъ на Федора Павловича, и ему отъ души жаль становилось родича. Натура чистая, нжная, тонкая, — думалъ онъ, — натура съ огромной чувствительностью… Съ такой чуткостью жить бы гд-нибудь въ сказочныхъ странахъ, въ надзвздныхъ сферахъ, гд все гармонія и справедливость. А на гршной земл съ ней разобьешься въ дребезги и пропадешь…

— Можно жить и на гршной земл,- тихо возразилъ Пасхаловъ, когда Васильковскій высказалъ ему часть своихъ соображеній. — Не везд на земл происходятъ избіенія ни въ чемъ неповинныхъ людей…

Наталья Павловна въ разговоръ не вмшивалась, но было видно, что онъ очень ее занимаетъ, даже волнуетъ. Она вскидывала тревожные глаза то на брата, то на Васильковскаго, — и когда Федоръ Павловичъ говорилъ, по лицу ея пробгала тихая дрожь, и появлялось на немъ выраженіе нетерпнія и досады…

— Избіеніе! — васильковскій пожалъ плечами. — Сказано сильно… но избіеній, вроятно, не было, а были отдльные случаи насилія, и еще неизвстно кмъ и вызванные… Конечно, это страшно возмутительно и гнусно. Но все же, главнымъ образомъ, народная ненависть выразилась, вдь, въ разгром имущества. А тутъ, Федоръ, бда, при всей своей огромности, не такъ ужъ непоправима. Евреи, ты и самъ знаешь, человчки энергичные, дятельные, и у нихъ очень развита благотворительность. Пойдутъ сейчасъ разные тамъ сборы и подписки, комитеты, и въ непродолжительномъ времени все и заживетъ… Ну, а у кого были долги, — инженеръ весело оскалилъ красивые зубы, — тотъ воспользуется случаемъ и не заплатитъ…

— «Заживетъ»! — не глядя на Васильковскаго сказалъ Пасхаловъ. — Хорошо, пусть и заживетъ… Но ты вотъ что мн скажи: вотъ, твой народъ совершаетъ ужасное, жестокое дло. Проливаетъ кровь, убиваетъ… Женщинъ, младевцевъ, всхъ… Ты, — голосъ его сталъ глуше, а глаза печальве, — ты отвтственнымъ за это дло себя не считаешь?

Васильковскій нетерпливо заворочался.

— Я?.. Отвтственнымъ?..

Онъ намоталъ на палецъ широкую черную тесьму отъ пенснэ и потомъ торопливо размоталъ.

— Голубчикъ, да, вдь, я громить не ходилъ.

3.

— Хорошо, Федоръ! — вдругъ отозвалась Наталья. — Ты вотъ считаешь себя отвтственнымъ… Но что же ты сдлалъ, что же ты сдлаешь, для того, чтобы это самое жестокое дло не совершилось? Что?!

— Что я сдлаю?

— Да, что ты сдлаешь? — Наталья порывисто встала. — Какъ, чмъ будешь ты ему противодйствовать?..

Пасхаловъ помолчалъ въ смущеніи, и потомъ тихо сказалъ:

— Что же я могу… Я не знаю… Кажется, у меня никакихъ средствъ…