Крови и зрелищ!

Усталая компания пообедала бараньим рагу и разошлась по разным местам для отдыха. Звери издавали сонные звуки. Только львы рычали и жаловались на беспокоящие их раскаты грома, а может, и на раздражающих их бродивших неподалеку овечек.

Фрайни была выделена раскладушка. Она развернула одеяло и забралась под него. Ее диафрагма упиралась в дорожный пояс, а она, принимая во внимание, что в цирке могло случиться все что угодно, не хотела оказаться блуждающей снаружи без пояса. Казалось, никто не обращал на нее внимания. Никому не было до нее дела.

Двенадцать женщин потушили сигареты, потянулись, убрали зашитое белье и натерли мазью ссадины и синяки. Дульчи погасила свет.

Фрайни не спалось. Она смотрела в брезентовый потолок палатки и казалась себе такой же одинокой, как в первый день в своей элитной школе-интернате. Она там никого не знала, у нее не было друзей, она не чувствовала себя частью этой системы. Здесь у нее было несколько союзников, но дружелюбны с ней были только мистер Бертон, Бруно и Дульчи. Она удивилась, поняв, что плачет.

– Не расстраивайся, Ферн, – прошептала Дульчи с соседней кровати. – Завтра ты это сделаешь.

– Что сделаю? – всхлипывая, спросила Ферн.

– Будешь стоять на лошади.

– Да, – ответила Фрайни. – Завтра я это сделаю. – Никогда она так остро не ощущала себя пришельцем с другой планеты.

Пробормотав извинения, она поднялась и вышла в темноту. Больше она не могла оставаться в палатке. Фрайни что-то искала, хотя сама не понимала, что именно.

Десять минут спустя Фрайни стояла у освещенного фургона, наблюдая, как разоблачается клоун Джо Джо.

Темнота была жаркой и тяжелой от запахов машинного масла, лошадей, жженого сахара от изготовлявших леденцы автоматов, выжженной солнцем травы. Горячий ветер ласкал ее лицо и развевал полы ее ночного халатика. Фрайни не понимала, почему она застряла на одном месте, почему не могла сдвинуться с него, даже если б захотела. А ей и не хотелось уходить.

Взлохмаченная копна пепельного цвета волос, рассыпавшихся водопадом, как только клоун снял свою нелепую шапку, оказалась настоящей. Аккуратными, привычными движениями он снял рубашку, брюки и начал расстегивать накладку, которую носил вокруг талии. Сняв ее, он предстал стройным и мускулистым. Его большие руки огрубели от натягивания канатов.

Он сел, чтобы снять ботинки, и провел оценивающей рукой вдоль тела, от плеча до лодыжки, как будто успокаивал его и в чем-то убеждал. Так поглаживают разнервничавшееся животное. Фрайни слышала, как он вздохнул, но из-за нарисованной на лице маски не могла прочитать его выражение.

Линии его тела были элегантны, как у огромного кота. Может, он и в темноте видит, как кот? Он поднялся на ноги, нагой и прекрасный, и пошел к двери фургона, оглядываясь и пытаясь что-то рассмотреть в ночи.

Фрайни все еще была прикована к месту, как будто вросла в землю. Она подумала, что положение ее, мягко говоря, двусмысленно и что на ней всего лишь легкий халатик. Клоун посмотрел вниз, она посмотрела вверх, и зеленые глаза встретились с темно-серыми.

– Ферн, – мягко проговорил он, как будто пробовал ее имя на вкус.

– Маттиас, – сказала она, признавшись.

– Ты за мной наблюдала? – В вопросе проскользнула особая интонация, но она просто ответила:

– Да.

– Почему?

– Возможно, я любопытна.

– Как и я. Давай зайдем.

Он не сделал ни одного движения, чтобы прикрыть свое тело. Поднимаясь за ним по ступенькам, Фрайни подумала, что это тело, на которое приятно смотреть, и стыдиться тут нечего. Была ли эта нагота приглашением или угрозой, Фрайни пока не понимала.

Она перешагнула через последнюю ступеньку и закрыла за собой дверь фургона. Он затянул занавески. Маленькая комнатка ярко освещалась керосиновой лампой и была заставлена вещами. Там были плакаты, чемодан, кровать, застеленная лоскутным одеялом ручной работы. На подоконнике стоял отличительный знак: лицо клоуна, нарисованное на скорлупе яйца – доказательство права Джо Джо носить свою маску.

– Садись, – вежливо предложил он. – Боюсь здесь только кровать. Хочешь немного вина?

Фрайни кивнула, ослепленная его близостью и ярким светом. Он открыл бутылку вина и отвернул лампу, заметив, что Фрайни моргает.

– Какое-то время ты бродила в темноте, – заметил он голосом низким и отстраненным. – Пожалуйста, Ферн, выпей со мной и скажи, что же именно вызывает твое любопытство.

– Мне все любопытно, – сказала Фрайни, ни капли не покривив душой и сделав большой глоток из бутылки. Портвейн был сладок и богат ароматами.

– А я сам по себе тебя интересую?

– Да.

Фрайни сделала еще глоток вина. Краска все еще на его лице: две желтые звезды над глазами, белый рот вокруг его собственного красного рта. И все те же серые глаза, которые смотрят на нее и ничего не упускают. Он присел на кровать рядом с ней. Его нагой бок коснулся ее бедра через легкий халатик.

– Возможно, я нахожу, что ты… привлекателен, – добавила она. – Иначе зачем бы я стала бродить в ночи?

– Действительно, зачем же еще? – ответил он. – Но ты не из тех детей, что родились в цирке, Ферн? В противном случае ты бы знала…

– Знала что?