Кровные связи

Лутай, устроившись на бревне, чистил картошку. Мирайя присоединился к нему, вооружившись вторым ножом. Он надеялся, что монотонная работа отвлечёт его, однако ошибся: заняты оказались только руки. Голова, забитая тревогой, отказывалась соображать. Мирайя механически срезал кожуру с клубней, думая о том, что скажет им Джек, когда вернётся. Пойдёт ли мастер искать новичка или сперва накажет Лутая, Кёна, и его, Мирайю, заодно? И Рэя в придачу. Избежать учительского гнева удастся разве что Гасу.

Мирайя хмыкнул: Джек на его памяти вообще ни разу не ударил Гаса. Даже не замахнулся, хотя орать мог до багровой краски на лице. Бил ли он его раньше, до того, как Мирайя появился в стае? Может, Джек уважает Гаса. Его, в конце концов, действительно есть, за что уважать.

Лезвие соскользнуло, чиркнув по пальцу. Мирайя раздражённо цокнул языком и принялся высасывать из ранки кровь.

– Да что ты нервничаешь, – пробурчал подмастерье. – Ничего не случится с твоим сопляком. Вернётся, как миленький, сказал же.

А если не вернётся? Что, если он уже умер? Если дикари растерзали его там, в лесу, и никто не услышал последних криков?

– Не переживай.

Мирайе хотелось заорать на Лутая, хотелось увидеть эмоции на его каменной роже, хотелось увидеть удивление, гнев, хотелось увидеть боль. Хотелось ударить Лутая.

Вместо этого он спросил:

– Когда вернётся Джек?

– Не знаю, – неохотно ответил подмастерье. И, угадав его опасения, добавил:

– Я всё беру на себя, в любом случае.

Мирайя ничего не сказал на это. Ему вновь вспомнилась интуиция Лутая, не знающая промаха. Старший никогда не ошибался. Оставалось только положиться на него в очередной раз.

* * *

Мальчишка вернулся поздно вечером, когда небо потемнело окончательно. Они сидели на бревне, не разводя огонь. Мирайя докуривал сигарету, которой угостил его Кён, и при виде новичка, нетвёрдой походкой бредущего по полю, чуть не выронил окурок из губ.

– А, вернулся, – осклабился Лутай.

Кён издал тихий звук, похожий на придушенный всхлип, но Мирайя уже бежал к мальчишке. Кейси замер на месте и просто ждал его. Мирайя не знал, чего ему хотелось больше – обнять, чтобы он не терялся больше, или ударить за то, что он посмел потеряться. Не знал, хотелось ли ему смеяться от облегчения, ведь мальчишка живой, или плакать от того, что он мог погибнуть.

– Слава Свету.

Он обхватил голову мальчишки ладонями, всматриваясь в узкое, скуластое лицо. Кейси был бледен, как полотно, и казался больным – веки опухли, словно он плакал, под глазами залегли тени. Кейси зажмурился, и Мирайя почувствовал дрожь, сотрясающую мальчишку.

– Я заблудился…

– Тише, ничего не говори. Идём домой.

У двери спальни стоял Лутай, споря с Кёном.

– Ты пойми, – лихорадочно бормотал Кён, – он уже наказан. Нет ничего хуже, чем самому возвращаться, Лут, можешь мне поверить.

– И что? – хмуро поинтересовался Лутай.

– Не наказывай его! Не наказывай! – прошипел Кён, хватая старшего за руку.

Мирайя заметил, что в кулаке Лутай сжимает ремень, снятый, очевидно, с собственных штанов. Он шагнул вперёд, отпустив руку Кейси. Кён стрельнул взглядом в его сторону, но Лутай и бровью не повёл.

– Бледный всё же вставил тебе мозги на место, а? – Он издал сухой смешок, после чего добавил: – Зря просишь. Пацан получит, что заслужил.

Отвернувшись, он поманил Кейси пальцем:

– Иди сюда.

Мирайя преградил ему путь.

– Ты что, собираешься бить его? После такого?

– Бледный, уйди, – процедил подмастерье.

– Лутай…

– Пошёл вон.

Мирайя нехотя отошёл в сторону, и Лутай, втолкнув мальчишку в комнату, захлопнул за собой дверь. Кён с тяжёлым вздохом уселся на бревно и окликнул состайника. Вместе они посидели немного в тишине, глядя на первые звёзды. Из комнаты не доносилось ни звука.

– Закуришь? – спросил Кён и, когда Мирайя отрицательно покачал головой, сунул сигарету в рот: – А я покурю.

– Ты прости меня, пожалуйста.

Кён прикоснулся к лицу, проведя по скуле кончиками пальцев, и глянул искоса на Мирайю; по губам его гуляла легкомысленная улыбка.

– Брось, с кем не бывает. Я за дело получил.

Мирайя лишь сокрушённо вздохнул.

– Лутай, всё же, такая гадина иногда, – проговорил Кён. – Я же знаю, почему он… так. Он не пацана накажет, а меня, Бледный, понимаешь? Он хочет, чтобы мне стыдно было. Это ведь из-за меня пацан сбежал. И на орехи получит тоже по моей вине. Хочет, чтобы я чувствовал себя виноватым.

– И как, ему это удалось?

Мирайя пытливо сощурился, и Кён невесело улыбнулся.

– Да, – признался он. – Очень даже удалось. Но знаешь, что меня бесит? Это его самодовольство! Он считает, что всегда поступает правильно. Корчит из себя эдакого мудреца. Ненавижу его за это иногда.