Лутай скосил глаз на Мирайю, висящего на нём и что-то бормочущего себе под нос. Он знал, что Мирайя борется с подступающим безумием как может. Это был не первый его приступ, и каждый раз он справлялся – сам или с помощью Джека. А Лутай каждый раз был уверен, что этот приступ станет для Мирайи последним, что разум к нему не вернётся, что придётся убить его, чтобы он не сбежал от них, не загрыз остальных состайников, не отправился в город, чтобы примкнуть к ордам дикарей. Эти мысли не оставляли Лутая и на этот раз. Ему казалось, он предаёт Мирайю, думая так, но по-другому просто не мог.
С тяжёлым сердцем Лутай отвернулся от сгрудившихся на краю города дикарей, полный уверенности, что вскоре Мирайя присоединится к их рядам. Он пошёл вперёд по тропе, и в спину ему полетел полный тоски и разочарования вой, исторгнутый сотней голодных глоток.
Дорогу домой Мирайя помнил смутно. Его тащили под руки, ноги бессильно волочились по земле. Он пытался шевелить ими, желая облегчить ношу тому, кто его поддерживал, старался переступать, но они не слушались его. И это было так же страшно, как и раньше. В голове шумело, перед глазами стояла мутная пелена. Он помнил наизусть, как выглядят его ноги. Длинные пальцы, аккуратные узкие ногти, за которыми он ухаживал не меньше, чем за ногтями на руках. Редкие светлые волоски, тонкие, почти бесцветные. Мирайя чувствовал, как мчится по жилам кровь, как бьётся сердце, как стучит пульс в висках. Но не чувствовал ног.
А где его ноги?
А их нет. Их отняли в прошлом году. А он забыл об этом.
– Ты…его? – едва слышно донёсся до него смутно знакомый голос.
В голосе сквозил страх.
– Что? – переспросил Мирайя, поднимая голову и тут же снова роняя её, слишком тяжёлую для того, чтобы держать на весу. – Что?
Голос зазвучал ближе и громче, будто кто-то заговорил ему прямо в ухо, перекрывая шум крови в голове Мирайи:
– Ты чего смеёшься, я спрашиваю?
Он узнал голос: то был Лутай.
– У меня же ног нету, – сказал Мирайя.
Собственный голос гремел, отдаваясь от стенок черепа стократным эхо. Если так дальше пойдёт, то он оглохнет или сойдёт с ума… Вот будет умора. Охотник без нюха, без ног – и впридачу глухой, как пень.
Мирайя тихо засмеялся, качая головой. Свесившиеся по сторонам от лица волосы щекотались, но у Мирайи уже не было сил поднять руку и убрать их.
Открыв глаза снова, он увидел над собой знакомый до мельчайшей трещинки потолок их общей комнаты. Потолок медленно вращался, от этого непрекращающегося кружения Мирайю замутило. Он с трудом сглотнул, боясь, что его вырвет.
Он зажмурился, провалился в густую, горячую тьму.
Перед глазами мельтешило размытое бледное пятно. Мирайя прищурился, пригляделся, и пятно превратилось в лицо юного охотника со спутанными светлыми волосами. Мирайя обмер, а потом рванулся от него, забиваясь в угол.
– Мирайя!
– Нет, нет!
Он отчаянно завыл, мотая головой.
Уходи. Убирайся во мрак, из которого выбрался.
Глава XXX. Могила
Рэй укрыл Мирайю одеялом и взглянул на Лутая.
– С ногами всё с полном порядке. Они двигаются, реагируют на холод, тепло и боль… Он даже почувствовал щекотку.
Он вдел булавку в рубашку и поправил воротник, прикрывая её. Мирайя, казалось, спал, хотя Лутай понимал, что состайник бодрствует. Его ресницы дрожали, глаза под неплотно прикрытыми веками бешено вращались, а руки, лежащие поверх одеяла, то и дело дёргались. Но сейчас он хотя бы не стонал.
– Он сказал, что не чувствует их, – упрямо повторил Лутай.
– Ему так казалось. Ты ведь помнишь, каким он был, когда Джек его принёс. Он и тогда боялся, что я отниму его ноги, и сейчас боится.
– До сих пор? – недоверчиво спросил Лутай, и состайник кивнул.
– Для него остаться без ног всё равно что умереть, особенно сейчас.
Рэй был воплощением терпения, Лутай не мог понять, откуда в нём берётся столько спокойствия и как хватает на них всех, когда они из состайников становятся его пациентами.
– Помнишь, как он танцевал с Рэмом? – неожиданно спросил Рэй, и его узкое лицо просветлело, словно озарилось отблесками того далёкого костра из прошлого.
– Конечно, помню, – тихо ответил Лутай.
И костёр, и Рэма, задиристого черноволосого айше, их танец с Мирайей тем вечером, и смех Мирайи – он всё помнил. И всё, что было до, и всё, что было после, помнил каждый день, каждый час. Ни единой секунде своей жизни он не позволил кануть в забвение. В конечном итоге он забудет своё прошлое, когда в его жизнь войдёт непроглядный мрак безумия, но сейчас память – это всё, что у него есть. Единственная его ценность в мире, где в любой момент вместе с прошлым можно утратить самого себя, где так легко соскользнуть в пропасть, откуда нет возврата.
Он не заметил, когда Рэй ушёл, оставив его в одиночестве сидеть у постели Мирайи.
Дверь отворилась, и в комнату нерешительно заглянул Кейси.
– Что с ним, Лутай? – тихо спросил он, глядя на подмастерье.
– Уйди, Кей, не до тебя сейчас.