Круглый год. Детская жизнь по календарю

О том, что «Школьный календарь» предназначался учителям и учащимся, в табельной части напоминал раздел под названием «Исторический календарь», где были указаны памятные дни известных русских деятелей (духовных пастырей, писателей, музыкантов, ученых), причем не только из русской истории, но и из современной жизни. Так, на сентябрьской странице упомянуты проповедник Петровской эпохи Феофан Прокопович, автор популярных исторических повестей Александр Михайловский-Данилевский, писатель Егор Ковалевский, славянофил Алексей Хомяков, изучаемый школьниками поэт Алексей Плещеев, баснописец Михаил Херасков, композитор Дмитрий Бортнянский, а также классик русской литературы Иван Гончаров. Появление такого раздела свидетельствовало об участии в составлении календаря не только ревнителей церковного обучения, но и сторонников гражданского образования. Хотя текст «Исторического календаря» выглядел скромным дополнением к официальной части (был помещен внизу страницы и набран мелким шрифтом), он позволял либеральным педагогам поговорить с детьми не только о деятелях церкви и членах императорского дома, но и о деятелях русской культуры. Значение такого материла было особенно велико, если учесть жесткую цензуру в отборе гражданского материала[200].

Целям православного воспитания в «Школьном календаре на 1898 год» служили тексты церковно-религиозной литературы (отрывки из жития Сергия Радонежского, поучения Владимира Мономаха детям). Среди материалов, полезных для школьных уроков, помимо Закона Божьего, были таблицы для уроков географии («Население крупнейших городов России»), ноты для уроков церковного пения («Музыкально-певческий словарь»). Раздел «Мысли о воспитании и учении», дававший материал для нравственных бесед со школьниками, был составлен из изречений античных мыслителей (Цицерон, Сенека), средневековых авторов (Эразм Роттердамский), просветителей (Яков Коменский). Общий посыл этих высказываний утверждал приоритет нравственных достоинств над успехами в учебе («Кто успевает в науках и отстает в добрых нравах, тот больше отстает, чем успевает»)[201].

Подобная установка полностью соответствовала позиции Константина Победоносцева (1827–1907), обер-прокурора Святейшего синода, курировавшего церковно-приходские школы с конца 1880‑х годов. Не придавая значения методике начального обучения и его результативности, Победоносцев ратовал за верность обряду и букве церковного обучения[202]. Знания, выходившие за пределы воспитания религиозного чувства, объявлялись вредными для учеников церковно-приходских школ (а других школ на селе не было)[203].

В последнем «Школьном календаре на 1916–1917 гг.» (издание было напечатано в Синодальной типографии Петрограда), завершавшем двадцатилетнюю историю календарей для церковно-приходских школ, без изменений остались разделы «Церковный» и «Школьно-педагогический», но уже без «Исторического календаря». Уроки отечественной истории и русской культуры стали предметом обучения во всех типах школ, так что проталкивать гражданское знание через формат церковного календаря было не нужно.

От церковно-приходских календарей отличались ежегодные издания для учащихся земских школ. Уже само название календаря, «Мой друг: Настольный календарь для детей», указывало на адресата, отличного от ученика церковно-приходской школы. Начиная с 1904 года в течение первых трех лет календарь издавался Иваном Сытиным в форме настольного и отрывного календаря (последнее было новинкой). Настольный календарь включал в себя больше текстов (в том числе литературных) для совместных занятий с детьми, зато отрывной давал возможность детям изготовлять собственные альбомы из отрывных листочков[204].

К. Лукашевич. Мой друг. Школьный календарь. Альманах на 1906–1907 г. СПб.: Изд. журнала «Народное образование»

Составителем календарей была Клавдия Лукашевич (1859–1931), автор популярных в начале XX века книг для детей. Лукашевич бралась за любую окололитературную работу (сценарии праздников, азбуки, досуговые сборники), в том числе и за календари, и все это получалось у нее успешно. Писательница придерживалась тона дружеского общения, который воспринимался как новый голос в детской литературе. Новатором в детской литературе Лукашевич не была, но умело употребляла клише сентиментального стиля в общении с малолетними читателями. Сопутствовала успеху и форма воспоминаний из детских лет, которую Лукашевич использовала во многих своих произведениях[205]. Дружеский тон писательница объясняла стремлением стать ближе к детям: