Крутые излучины (сборник)

Хвала второму хлебу, картофелю, была настолько значительной, что, когда Василий вышел из зала, слегка покачиваясь, он твёрдо решил: «Хватит нам с механиком распылять силы! Будем внедрять! Вон сколько её, науки, в зал натолкалось! В одну дверь не пройдёт, надо и нам окно к науке прорубать».

– Разворачиваемся, сынок, здесь науку отпускают, а картошку в другом месте дают, в хранилище.

– Папка, а что такое наука?

– Это, сынок, то, что больше всего человеку надо, но никогда недостаточно.

Сергунька наморщил лоб, поводил осторожно глазами, будто высматривая подсказку, и, ничего не поняв, запомнил. Знал: батька чепуху говорить не будет.

– Вот изобретёшь, Сергунька, необыкновенную машину, так я перед тобой, как перед академиком, шляпу сниму.

– Если я изобрету такую машину, мамка нас засмеёт?

– Правильно, Сергунька, мамку не переделаешь и не переубедишь, а вот машина слушаться будет.

Загрузившись элитной картошкой и наполнив бензином баки, Василий буркнул на дорогу заклятье, вонзил скорость, которая побыстрее, упёрся пяткой в резиновый пол кабины и повернул «поводья» к дому.

Сергунька, вращая значок в виде картофельного цветка, подаренный учёным секретарём, начал опять приставать с вопросами:

– Папка, а что академики делают?

– Придумывают различные изобретения.

– А для нас они что-нибудь придумать могут?

– Могут, конечно. А что ты от них захотел?

– Чтобы из нашей деревни не уезжали, а приезжали.

– А ты сам-то остаться в ней хочешь?

– Не знаю, я ещё маленький.

– Ну вот, подрасти, тогда академикам и подскажешь.

– А они меня разве слушаться станут?

– Обязательно станут, что ж им не послушать, когда с одного и того же поля урожай убирать приходится. Они оттуда, а мы отсюда.

Василий добродушно взглянул на Сергуньку, проверяя, как действуют на сына его слова. И увидел, будто через прочищенное стекло, наполненные восторгом и радостным откликом счастья лицо и глаза сына. Ему понравился этот смелый порыв сближения себя, сына и академика. Порыв, устраняющий дистанцию между различными людьми и непохожими судьбами. Ничем не смог Василий удержать старшего сына.

Уехал Митька из дому, приманутый поиском новой, благоустроенной, жизни. Быстро отболел родными краями, стал их забывать. Ничего не жалел Василий для сына, вкладывал сколько мог, а вернее, ставил, как на скаковую лошадь, которая теперь неизвестно куда вывезет, потому что совсем не он уже этим правит. И до армии помогал, и после армии тоже.

Зажил сынок какой-то своей странной жизнью, внешне благополучной, но… Будто задумал другое, будто встретился с чем-то роковым и неизбежным.

– Отец, ну и жизнь же в столице! – рассказывал Митька, когда приезжал в деревню, а сам будто не верил.

Понял Василий, что наступила пресыщенность или, точнее, предел, возле которого непременно бродит плохое.

Сейчас, в дороге, понял Василий и с досадой подумал: «Не опоздать бы».

Без устали топотала поршнями машина, будто гналась за катившимся по дуге яблочком-солнцем. Сергунька посматривал на рулевую «баранку», поддёргиваемую отцовской рукой, и ждал, когда же она завернёт к брату.

Митька был дома, отыскали его в трёхкомнатной квартире, среди шестерых таких же, как он, парней-работяг.

– Батя, здоро́во! – Митька обрадовался, будто исхудавший волк тёплому лету. – Давай, братья-славяне, сюда! Батя в гости приехал! – гремел его приветливый голос.

На кухню вышли ребята. «Видные женихи», – отметил Василий, пожимая каждому руку.

– Сброситься надо по этому поводу, – трубно произнёс, смешно раскачивая и потирая кадык, Сашка Крючков, из-под Рязани.

– Я, братья-славяне, плачу. Мой батя приехал, – по-купечески разворачивал Митька свой кошелёк.

– Спокойно, земеля! – выдвинулся вперёд лихим гусачком Толик Лебедев, из-под Смоленска.

– Сейчас организуем!

Василий достал из сумки сало и свежую баранину.

– Ну, понеслось! – сказал кто-то в такт настроению.

Молодых горячих ребят будто что подтолкнуло. Вниз по лестнице загудело сразу несколько ног.

Первым вернулся Толик, громыхнул на стол связку бутылок пива, штопором развернулся возле стула, поправил чёрный костюм и выставил пиво на стол.

– Свежак! – Василий даже глотнул кадыком, так давно не пробовал жигулёвского пива.

Жирную атлантическую селёдку и батон пахучей копчёной колбасы в промасленной оболочке принёс Сашка Крючков, весь из себя, в синей рубашке и джинсах на рельефных ногах, крепких, будто два сосновых бревна.

– Сейчас сделаем с маслицем и луком, – сказал он, засучивая рукава рубашки.

Василий приятно ворохнулся на стуле.

Остальные ребята принесли вина, водки, апельсинов, яблок, лимонов и конфет.

– Ну, давайте, братья-славяне, по единой, за нашу столицу!

Выпили сразу и «придавили» лимончиком.

Сергунька первый раз пробовал пепси-колу, жгучий пахучий напиток, внешне похожий на хлебный квас, что держит мамка в кладовой.

– Нравится? – похлопал Митька младшего брата по плечу.

– У-гу-у, – выдохнул тот, не опуская стакана.

– А что, Василий Иванович, оставайтесь у нас, поживите недельку, – загомонили ребята.

– Остался бы, да боюсь, что застряну: уж больно пиво хорошее, – отшучивался Василий.