Крутые излучины (сборник)

– Вот и билеты во Дворец Съездов. Сходите с нами, посмотрите. Опять же, пиво в буфете. – Толик вынул из бокового кармана две полосы разноцветной бумаги. – Не хотите туда, давайте на Останкинскую башню.

От предложенного у Сергуньки рот приоткрылся.

– Нельзя нам, мы на машине. Морозы могут ударить, картошка помёрзнет.

– Так давайте картошку сюда, здесь мы её отогреем! – гоготнул Сашка Крючков.

– Сказали, что протравленная, семенная, супер-суперэлитная, – стесняясь своей учёности, ответил Василий.

Прикидывая в уме, что груза у него в машине тысячи на три придётся, смекнул: «Не свистнули бы картошку. В Москве разные люди найдутся. Придётся в кабине заночевать».

– Давайте, братцы, по второй наливайте! По единой, за нашу деревню!

Кверху взмыли стаканы, застыли на миг, будто сварились в одну общую глыбу, и тут же рассыпались с веером рук и опустились на стол опустошёнными.

– Не скучно, хлопцы, в Москве? – поинтересовался Василий.

– Да вы что, Василий Иванович! – загудели ребята.

– Ну вот, у нас там, в деревне, глядишь, весна, лето, осень, зима – всё интересно.

– Что вы, Василий Иванович, здесь год за два идёт по всем показателям, – отчеканил Толька-землячок и для большего убеждения включил магнитофон, возле которого тёрся Сергунька.

Кухня наполнилась непонятной, но довольно приятной музыкой, усиливающей и убыстряющей радостное настроение. Парни расслабились.

«Это вроде как удобрение под пшеницу подсыпали. Сразу в рост подалась, окаянная», – запыхтел папиросой Василий и сам ощутил тёплый прилив. Начинать серьёзный разговор с сыном было уже невозможно.

«Это только им кажется, что жизнь новая начинается. Всё это было, было уже. Что же можно ему такое сказать, когда всё это было? Жизнь, как кольцевая дорога, если встал на неё, нужно ехать и различать вовремя знаки. Правда, знаки то и дело меняют, поэтому пока не проедешь, не узнаешь. А проехал, в другой раз уже не придётся. Митьку ребята уважают, значит, полный порядок. Молодость лучше видит что значит старость. А старость лучше всех оценит молодость. И нам есть чему поучиться у них. Учиться можно, а жить, как они, нам нельзя. А Москва притягивает, забирает к себе, как в подводное царство. Причешет, пригладит, красиво оденет, обует и отпустит куда глаза глядят. Должно быть, в Москве умирать и то неуютно; кругом очереди, и как-то всё торопливо, вроде как подталкивают человека: взял – и отходи. Как в парикмахерской, обслужили – и следующий. Заберёт она Митьку и к Сергуньке подкрадётся. Своей жизнью так и не успеют пожить – захватит и понесёт. Сколько людей в Москву утекло! Вот так стихия! Как против неё устоять? Жалко всё-таки – растишь, растишь, а она забирает. А живут ребята хорошо, беспокоиться нечего. Приеду, так и расскажу своей ненаглядной. Ну а что домой не является, так это подождать нужно. Потянет Митьку в деревню. Жизнь вроде как кольцевая дорога: где началась, там и закончится», – так думал Василий, лёжа на Митькиной койке и засыпая под кружение собственных мыслей.

Парни долго ещё бушевали на кухне, взвешивая и обсуждая жизнь, разрывая её на мелкие жгучие части, путаясь в них и чертыхаясь. Сергуньке, видать, надоела эта непонятная канитель, и он тихо ушёл, поддавшись сонливости. Целую ночь Василий с Сергунькой спали в Москве.

Рано утром Василий поднялся и двинул к машине. Тихий, продуваемый ветром квартал был одинок и пустынен. «Нескоро разбудишь такую громадину», – подумал Василий, поднимая голову вверх, будто со дна глубокого бетонного колодца. Серая кошка, бесшумно и неспешно отпечатывая лапками невидимый след на асфальте, закончила длинную ночь. Лениво, отпугивая друг друга, разминались по кругу дутыши-голубки, разыскивая корм на асфальте. Ровный рокочущий шум, отражаясь и переваливаясь через крыши домов, висел над открытым кусочком светлого неба, будто шёл из холодного, жутко далёкого космоса.

Митька спал в кабине машины, укрывшись курткой с запахом нежных девичьих духов. «Клейкое это дело – влюбляться, липучая штука девицы», – просветлел душой Василий, чувствуя как бы причастность к тому, что происходит с его сыном в эту прекрасную юную пору жизни.

– Свадьбу где будешь играть?

– Не знаю, батя. Может, не торопиться?

– Смотри сам, за нами дело не станет, поможем.

– Хотел тебе показать девушку. Убежала.

– Приезжайте летом вместе, – там и посмотрим.

– Ладно, батя, приедем.

– Да не «ладно», а пиши письма домой – мать извелась!

– А что за меня беспокоиться? Я знаю, батя, сегодня мир раскололся на две части. На тех, кто пьёт, и на тех, кто не выпивает. Кто не пьёт – владеет всем, а кто пьёт – ничего не имеет.

– А ты что-нибудь выбрал?

– Выбрал, батя, не волнуйся. Не подведём!

– Ну вот и прекрасно! Буди Сергуньку, нам надо ехать, пока движение слабое.

Неохотно простился Сергунька с постелью, с комнатой, с Митькой и, по сути дела, уже с Москвой.

– Папка, скажи Митьке, чтобы он чугунок на пять литров достал, – мамка просила.

– Куплю, Сергунёк. Скажи мамке, что куплю обязательно.

Василий включил зажигание, двигатель, неровно мотнувшись, послушно набрал обороты.