Крутые излучины (сборник)

«Теперь пусть он поторопится», – важно сказал про себя Василий и отпустил педаль сцепления.

Машина плавно пошла по асфальту, оставляя позади, будто верстовой столб, сжавшегося от холода Митьку. Сергунькина рука узенькой ленточкой трепыхалась в открытом окне кабины.

Митька стоял на одном месте, глядя, как низко прогнулась под весом картошки машина, будто в центре хребта сломался один позвонок.

Накрытая чёрным брезентом, изрядно поношенная, она, как заблудившийся куцый щенок, выкатилась со двора и побежала по длинной прямой дороге без оглядки.

Будто только что выпавший с борта машины, потерянный и одинокий, Митька пошёл досыпать свободный часок, оставшийся до работы. Воткнулся в угол лифта. «Утопил» кнопку своего этажа и взлетел на площадку, поднятую так высоко от земли.

«Ку-ка-ре-ку!» – прокричал Митька в закрытом пространстве и, потоптавшись на месте, будто вытирая ноги от грязи, вышел, переступая незримый порог.

Оглянулся назад: не забыл ли кого? И на прощанье, дождавшись, пока затянется щель между дверями лифта, вытащил пачку «ТУ-134», закурил.

«Минздрав предупреждает: курение опасно для вашего здоровья», – прочитал он на пачке. «Опасно, а всё же курю. Слабак!» – упрекнул себя Митька, продолжая втягивать соблазнительный дым сигареты.

«Побежала, родная, домой, будто сама знает дорогу», – облегчённо вздохнув, выпустил Василий несколько слов, словно обращаясь совсем не к Сергуньке, а к двигателю автомашины.

– Ну что, сынок, хочешь в Москву? – спросил напрямую Василий.

– Не знаю, – буркнул Сергунька, не поворачивая головы.

«Ну, коли не знаешь пока, значит, я за тебя знать буду», – подумал Василий и даже обрадовался.

«Кровинушка ты моя родная! Птенчик ты мой ненаглядный! Солнышко ты моё ясное!» – умилённо думал Василий.

«Пейзажик ты мой любимый! Свет очей моих ясных!» – окатился Василий волной тёплых и нежных чувств, будто водой из ковшика.

«Нет, ненапрасно ездил, не порожняк с собой возил», – закончил Василий свои счастливые размышления.

* * *

В начале лета, когда отгудели и улеглись весенние заботы, взялся Василий и смастерил Сергуньке трёхколёсный велосипед с моторчиком. Собрал из того, что под ногами мешается. Принёс ему Сергунька крышку от бидона и говорит:

– Папка, поставь, дюже хорошая, как с самолёта.

Василий повертел её, повертел, примерил к самодельному велосипеду, разыскал подобную крышку, и приладил их с двух сторон колеса. Смешной драндулет получился, куры – в стороны, а собачонки с мальчишками – наперегонки. Крутятся по деревне, пока весь бензин не «выпулят» или двигатель не заглохнет.

– Не отпущу я его в Москву – со мной будет работать, новую технику надобно делать. Микрокомпьютеры нынче в моде. Ты что, аль телевизор не смотришь? – распушился Василий перед женой.

– Тоже мне учёный сыскался! Вон, люди и корову держат, и порося. А у тебя – одни куры, взбалмошные, поперёк двора беспризорными шляются. Учёный, сажей белёный!

– Не понимаешь ты, Дунька! Никто сейчас без техники работать не будет. Я, может, всего себя положил на алтарь науки и производства.

– Положить ты это положил, а вот взять не можешь.

Василий на жену не обиделся, а всё ж призадумался. Давно его к серьёзному делу тянуло. Особенно после поездки за элитным картофелем понял Василий, что способен на большее. Будто от той поездки учёности вдруг прибавилось. Перестал Василий прикрывать лысину кепкой, а в разговорах начал пускать завидной силы словечки, за что вскоре был прозван в мастерских «Алтарём науки и производства», а короче звали просто «Алтарь». Когда он проходил мимо трудяг-механизаторов, его так и подмывало сказать: «А ну-ка, ребятки, отойди! Дай-ка попробую!»

Долго ещё ходил Василий задумчивый, пока окончательно не понял, что помочь ему может только механик: «На новое дело тот, пожалуй, гораздый. Поможет достать кое-чего и от назойливых отговорится». Незаменим был механик по части достать сломавшуюся деталь. Припомнит все совхозные свалки, махнёт в соседнее хозяйство или в район, но привезёт её, родимую. Пробовал Василий его назвать то купцом, то певцом, то дельцом, но ничего не подходило. Был Михаил Иванович чист, ясен и до невозможности бескорыстен, без отдачи мог отпустить от себя всё, что ни попросят.

В субботу Василий пригласил механика в баньку. Натирая ему горбатистую спину, Василий осторожно высказался:

– Был я, Михаил Иванович, в институте, который одной картошкой занимается. Ну, ты помнишь, меня посылали в Москву. Так вот, один академик, дремучий такой, как Яшкин лес, подсказал, что пора нам за дело браться. Комбайн для картошки выделывать. Созрела у меня эта идея давно, ещё в эту осень, когда свой огород вилами пропихивал. Да вот момент подыскался. Надо пробовать, Михаил Иванович, хоть для интереса пробовать надо. Твой сын тоже ведь скоро школу окончит. Нужно нам с тобой, Иванович, строить дорогу здесь, вот вокруг нас, чтобы не хуже, чем возле Москвы службу несла.

Михаил Иванович метнулся из-под крепкой руки Василия, будто рыба из кадки.

– Да что же ты как наждачной бумагой спину шарахаешь?!

– Ничего, Иванович, ничего. Парку ещё подкину.