Крутые излучины (сборник)

Не имеет земля здесь желанного плодородия. Непогода, плохие дороги, нехватка людей с давних пор не дают выйти совхозу в передовики. И тянутся людские нити надежды с маленького клочка земли к Смоленску, к Москве в расчёте на помощь, и приходят комбайны, машины и люди, и работают изо дня в день, и всё этого мало.

По-прежнему нет дороги, ломается техника, нет высокого урожая, а нити надежды всё тянутся и тянутся в любую погоду, во все времена года.

«Вот бы сюда взвод моих солдат», – думал Орлов, лихо раскачиваясь на перегибах холмистой грунтовой дороги. «Иванов, Сидоров, Петров, – убрать урожай!» – «Есть, товарищ лейтенант!» – «Иванов – то поле, что справа. Сидоров – то, которое слева. Петров – вон то, на холме. Работать от зари до зари, и чтобы гимнастерки не просыхали», – динамично разыгрывался воображаемый Орловым армейский сюжет.

«Что?! Одного взвода, по-вашему, мало. Не уберём в срок? Спокойно. Без паники. У наших воинов умная, сильная и надёжная техника. Как только покончим с жатвой, сразу бросок на картошку. Лён уберём в один приём – и в животноводство. Не возражать! Если взвода мало, будет целая рота. Один взвод в поле, второй – на ферму, третий – на строительство. Работать на предельных скоростях. Опять не хватает?! Да вы что! Вам армию подавай. Даю батальон, но чтобы кругом сады цвели и музыка звучала. Понятно?! Дорогу асфальтировать, деревни благоустроить, чтобы, как в городе было. Ветеранов труда представить к наградам, воздать им почести. И никаких шуток! Девочек и прочее – это потом. Батальон, смирно! С места с песней шагом марш!»

Через две, через две весны,
Через две, через две зимы
Отслужу, отслужу, как надо,
И вернусь…

Походная строевая песня вплеталась в порывы встречного ветра. Мотоцикл разгонялся в гору, словно пушинку перемещая Орлова в воздушном пространстве; он чувствовал себя куда выше лейтенантского звания. В который раз приходило это знакомое черёмуховое чувство надежды и веры в то, что лучше и краше будет твой любимый Смоленский край.

Захваченный нахлынувшим переживанием, Виктор не заметил, как исчезло пшеничное поле, как проскочил первый пустырь, как влетел в зелёный тоннель белых придорожных берёз. Ему вспомнилось вдруг далёкое дружное стремление остаться всем классом в совхозе, и как из этого ничего не получилось. Кто-то большой, сильный и рассудительный распорядился иначе. Этим всесильным и могущественным существом было подсознательное желание родителей указать своим детям самый лучший жизненный путь. «Мы в деревне помучились, так пусть дети хоть свет повидают» – такое было напутствие.

Мотоцикл Орлова мчался вперёд. Показался второй деревенский пустырь, обозначенный одинокими берёзами с искривлёнными почерневшими ветвями. Ничто так не долговечно в деревне, как посаженные возле домов деревья, и чем больше они, тем живее и памятнее опустевшее около них место.

«А ведь льна поубавилось: на самую трудоёмкую культуру людей не хватает», – Орлов сбавлял скорость и, перекатываясь через пригорок, въезжал в третью пустую деревню, названную коротко Крест.

Последний покинутый дом стоял на перехлёсте дорог. Это был дом деда Нефёда. Говорят, человек рождён для счастья, как птица создана для полёта. Счастьем для деда Нефёда было жить именно здесь. Трудно человеку без этого счастья, но оно – вольная птица и приходит с возрастом. Придёт время – прилетит, пройдёт – улетит. Сначала будто весна: летят птицы счастья прямо к тебе, и считать их совсем необязательно, ведь сколько их впереди! Но вот наступает осень – и птицы улетают на юг, в другие места. Одна улетела, вторая, потом стая пошла, ещё и ещё. И настолько печальным станет прощальный крик журавлей, как будто жизнь после них остынет и не будет больше тепла. Деду Нефёду, когда его видел Орлов, стукнуло восемьдесят два года, и, хоть крепко он стоял на ногах и дела в доме мог делать один, всё ж в его жизни наступила осень. Старуху похоронил после долгой её болезни, но к детям не ехал, не собирался он вторую жизнь в городе начинать.

«Молодежь и старики должны жить мирно, поскольку старики не могут обходиться без молодёжи, а молодёжь – без стариков. Старость – это мудрость, и мы вам в этом помогаем, но и вы нам должны помочь», – это он говорил, когда нужно было сходить в соседнюю деревню за бутылкой вина.

Потом он утверждал, что самая главная черта характера – исполнительность, что он во время войны достойно исполнял приказы начальников, а однажды получил благодарность от самого генерала Рокоссовского, что он и теперь выполнит любое задание партии и правительства. При этом голос у него становился громче и твёрже, а замахи рукой – шире и увесистее, и снова надо было бежать за бутылкой.

Когда посыльный возвращался, дед просил разрешения поцеловать, при этом говорил, что жизнь прекрасна, потому что есть я и ты, и мы любим друг друга, обнимал и умилённо плакал. И лишь потом он долго рассказывал о войне, как прошёл от Москвы до Берлина, от рядового до лейтенанта.