Крутые излучины (сборник)

Вот так вспомнилось Орлову полузабытое время. Поднимаясь на крыльцо одинокого дома, он хотел войти и поприветствовать деда Нефёда, но на дверях висел ржавый замок, а окна были заколочены досками.

Он прошёл вокруг дома по местам, исхоженным дедом Нефёдом, надеясь на то, что они подскажут, как проводил он последние годы, полагая, что остались его следы, которые он просто не замечает, и что это особое зрение, способное их различить, вот-вот проявится. С грустным чувством причастности к человеческой жизни Виктор сверял времена и годы, естественный ход которых изменил многие судьбы людей. В глубоком раздумье снова подошёл к крыльцу и сел на ступеньки, как это делал Нефёд. Достал из-за пазухи книгу, купленную сегодня в магазине.

«Смоленская область в годы Великой Отечественной войны», – прочитал он надпись на огненном переплёте. Желание заглянуть в неё ещё раз у Орлова возникло, когда он понял, что деда Нефёда здесь нет. Он перелистывал страницы и узнавал, что происходило именно здесь, на этой доброй, красивой и гостеприимной земле. Район до войны имел 5991 жилой дом, на день освобождения – 634. Населения проживало: до оккупации – 37307 человек, после – 19083».

Приведённые факты пронизывали Орлова ненормальностью происходившего на его многострадальной земле.

«Что они с тобой сделали?» – думал Виктор, перечитывая страницы, то попадая в преисподнюю ужасов содеянных злодеяний, то замирая в преклонении перед страданием человеческим, то вдохновляясь доблестью и сокрушающей силой своего народа.

Здесь, на крыльце покинутого дома, к нему приходило сложное чувство горечи и обиды за необъяснимое стечение несправедливых обстоятельств, незаконно прописавшихся на этой земле, обстоятельств, не распутываемых умом, не признаваемых сердцем.

«Мы выстояли и сломали хребет кровавой фашистской гадине», – вспоминался мужественный и твёрдый голос деда Нефёда.

Не по себе было от книги, обнажавшей картину жестоких сражений. Однако Орлов, ощущая родовую причастность к судьбе Смоленского края, всё больше и больше испытывал её притяжение. В лучах заходящего солнца его лицо пламенело, будто подсвечиваясь снизу зарницей далёких боев, полыхавших на страницах читаемой книги. Книги, воскрешающей замолкшие голоса ветеранов войны.

Основательно заряжаясь военными перипетиями, не нюхая пороха, но явственно ощущая его запах и гарь, окружённый скорбной обстановкой деревенского пустыря, Виктор чувствовал себя в этот миг соучастником великой победоносной борьбы.

Выезжал Орлов из деревни на малой скорости, отдавая последнюю дань поклонения дому деда Нефёда, старой, но неодичавшей берёзе, осунувшемуся колодцу, бурьяну, буграм и кустам – всем тем молчаливым свидетелям родных человеческих судеб, сложившихся на этой земле.

Покидая пустырь, Орлов спрашивал себя: почему так немилостива жизнь к человеку и что будет без него спустя много-много лет?..

* * *

– Накладывай, батя, побольше, – говорил Орлов, подставляя корыто, в которое Егор Павлович совковой лопатой выгребал навозную жижу из хлева.

– Вот агрегат! Работает без перерывов, только успевай отбрасывать, – отталкивая ногой свинью и задерживая дыхание, говорил Егор Павлович, загоняя в черпак добротный компост.

Орлов, забрасив на плечо верёвку, выволакивал корыто с грузом во двор.

Третий день отец с сыном чистили и чинили скотные дворы. Небритый, в старых брюках, резиновых сапогах и куртке, Орлов приобретал ещё большее сходство с отцом. Он по-хозяйски широко расставлял ноги и, подражая Егору Павловичу, вытягивал протяжную, почти мычащую ноту «и-и-и, ы-ы-ы» в такт движению работающих рук. Смысла в этом звуке никто не понимал, но становилось легче и веселее выполнять много раз одно и то же.

К тому же Егор Павлович постоянно подыгрывал ситуациям, придавая особую значимость выполняемой ими задачи.

– Нашей земле нужно плодородие, а без этих агрегатов где такой выхлоп найдётся? – тщательно собирал он лопатой остатки навоза с деревянного пола.

– Вот эту половицу надо сменить, а то «танцульки» могут сломаться, – деловито стучал он лопатой в прогнившую доску.

– Вы бы трубу мне почистили – дым через загнетку пошёл, – подбрасывала им новую работу Анюта Егоровна, радуясь их трудовому началу.

– На крышу – это опасно, надо верёвкой привязываться, – говорил Егор Павлович, как бы намереваясь отложить рискованное предложение Анюты Егоровны.

– Давай попробуем, – откликнулся Орлов, желая подышать свежим воздухом. – Пользуйся, отец, моим присутствием, готовь инструмент и оснастку.

Через несколько минут, одетый в фуфайку по совету отца, на случай, если сорвётся вниз, и повязанный платком по совету матери, чтобы укрыться от сажи, Орлов влез по краю шиферной крыши на самый конёк. Получил длинную палку с метлой на конце и начал шуровать ей в дымоходе. Сажа, выхваченная потоком воздуха, клубилась около его лица. Поправляя платок, он размазывал её вокруг носа.