Галина тоже смеялась и счастливо смотрела в глаза обоим мужчинам.
«Зря я ее в клубе не поцеловал», – опять возвращалась приятная мысль к лейтенанту Орлову.
– А ты хоккей или футбол любишь? – спрашивал Жуков Орлова.
– Я с большим удовольствием балет смотрю, – Орлов сделал смешное движение пальцами рук, изображая крылышки бабочки.
Галя ему нравилась всё больше и больше. В очередной раз, выскочив во двор и задержавшись в сенях, Орлов поймал вышедшую за огурцами Галину. Он захватил её неожиданно сзади, прижал руками её мягкие груди и молча, но страстно впился губами в открытую тёплую шею.
– Галя, я люблю тебя, – выдохнул он, едва отрывая от поцелуя влажные губы.
– Отпусти, сумасшедший, ведь услышит.
Орлов снова рванул её на себя и, прижавшись всем телом, поцеловал её губы взахват.
– Дурачок, расхрабрился. Расхрабрился, да поздно.
Она ловко выставила руки вперёд, и он теперь грудью торкался в них.
– Давай для себя оставим всё как было прежде, – спокойно говорила она.
– Я так не могу, – упрямо твердил Орлов.
– Тихо, глупышка, – она решительно приставила палец к губам и выпорхнула в кладовую.
– А может, ещё непоздно? – выстукивало ритмы любви неудержимое сердце.
– Санёк, пойдём на улицу, табачок покурим, – с досады предложил Орлов, когда они опрокинули очередной стакан самогона.
– Я не пойму, ты что-то помалкиваешь. Робеешь или стесняешься что-нибудь умное высказать? – снова цеплялся вопросом Санёк.
– Могу, только я пока в самом себе не разберусь.
– Ты всё в себе копаешься, товарищ лейтенант. Тогда скажи, что тебе нравится – эгоизм или альтруизм?
– Санёк, да откуда ты этих умных «измов» набрался? – удивлялся Орлов.
– Жена философский словарь принесла, вот и читаю. Эгоизм хорошо понимаю – вон, видишь, какие хоромы кругом понастроил. А вот альтруизм никак применить не могу.
– Какой-то ты, Санька, шебутной, совсем меня замутил умными разговорами, – изворачивался Орлов.
– А ты, хоть и военный, но ещё политически неграмотный и социально неактивный элемент. Хочешь, я тебя на обе лопатки положу?
– И правда, что ли? – не поверил Орлов.
– А то как же!
– Ну, ты расхвастался, заяц. Ну погоди!
Орлов, не выпуская окурка, сделал реверанс ногой и руками в знак своего согласия.
– Только, чур, сильно не мять, – пригрозил он лукаво указательным пальцем.
Они долго ходили по кругу, цепляясь, отступая и вновь начиная, принимая борьбу за игру. Потом поймали друг друга, заключили в объятия и начали гнуть хребты, как это делали в мальчишескую пору. Жуков был силён, но мешковат, и Орлов в самый последний момент брал его на приём и оказывался наверху.
– Ух, хорошо! Ух, хорошо! – приговаривал Жуков, поднимаясь на ноги и вступая в новый раунд борьбы.
Орлов начинал уставать, он тяжело дышал, а руки опускались как плети. Он понимал, что борьба принимает нелепый характер, но отказаться первым не решался. Цепляясь за плечи и таская друг друга по лугу на слабых и широко расставленных ногах, они доводили борьбу до абсурда.
– Давай по-настоящему, – с трудом переводя дыхание, упрямо выдавил Жуков.
– Как это? – вталкивая кулаком рубашку в штаны, сопел через нос Орлов.
– Кулаком.
– Я не могу, ты, если хочешь, пожалуйста, – не сопротивлялся Орлов.
Жуков, развернувшись, ударил Орлова в лицо.
– Ты что, Санек? – Орлов выпустил хриплый и низкий звук.
– Ничего, так надо, – беспощадно процедил сквозь зубы Жуков.
Боясь получить повторный удар, Орлов, покачиваясь, отступил назад. Перед глазами тошнотворно мелькали белые искры. Он видел тёмный небесный фон и белые-белые хлопья и не мог никак разглядеть куда они движутся. Хлопья то уменьшались до точек, то разрастались в белые птичьи перья. А потом ему показались тёмные крылья и белые воротнички на облезлых шеях.
«Ведь это же грифы! Откуда они над Смоленской землей? Вьются, стервятники. Падаль почуяли. Пока я здесь, им не бывать! Где же ружьё?» – упрямо и твёрдо закреплялась зловещая мысль. Он снова узнал в расплывшемся жёлтом пятне лицо неприятеля Жукова.
– Ты на кого руку поднял? – зло и отвратительно кипело у Орлова в груди. – Кого ты ударил? – спрашивал он, начиная пятиться медленно к тыну. Волна обиды и гнева комком остановилась в горле. – Ты посмел ударить друга в лицо? – дико и ужасно Орлов повторял почти одни и те же слова. Он выхватил из-за тына ружьё и с удвоенной силой приказал:
– Становись на колени! Проси прощения, негодник! – устрашающе перекашивая рот, Орлов взвёл оба курка. – Меня никто не посмел ударить в лицо, а ты руку поднял. Кому сказал, на колени!
Жуков окаменел и таращил зенки, чувствуя слабость в коленках. Сумасшедшие, выпученные глаза Орлова и два круглых отверстия наставленного в грудь ствола прижимали его к земле, всё происходящее становилось фатально необратимым. Они оба находились в состоянии отупения, когда подскочила Галина. Не раздумывая и не медля, она со страшной силой рванула ружьё к себе. Орлов пошатнулся и неуклюже упал от толчка на землю. Поднимаясь на четвереньки, он увидел обращенную на него двухстволку.
– Уходите, уходите отсюда! – кричала она, истерично дергая незаряженным ружьём.