Орлов испугался её возбуждённо-визжащего голоса.
– Уходите, уходите, отсюда! – молитвенно разносила она нервно плачущим голосом милосердные слова, поворачивая голову в сторону то одного, то другого.
Орлов тяжело поднялся, глянул на Жукова с таким же, как у него, дурным выражением лица. Так же, как он, нелепо сморщился и толкнул под гору отяжелевшее тело. Оно послушно пошло, медленно набирая скорость. Ноги едва успевали за ним, с каждым шагом ему становилось чуть легче и немного свободнее. Он не хотел видеть, что делается у него за спиной. Бежал и бежал всё быстрее и быстрее вперёд. Петляя и кувыркаясь, он влетел в прибрежный кустарник и скрылся из виду.
Липа вековая
И приснится же такая нелепость, будто старый и мудрый человек поучает, а молодой и неопытный говорит совсем другое. Орлов, не дойдя до дома, уснул в копне душистого сена, попавшейся ему на пути. Упал в неё как убитый. Незаконно обиженная и проученная ни за что, его страдающая душа нашла надёжный и добрый приют. Приснилось, будто в гости к нему пришёл дедушка Нефёд. Седой до белизны, в чистой рубашке, посох в руке, с неторопливой уставшей походкой, словно пришедший из дальних странствий и принёсший долгожданную, настоящую правду о жизни. И молвит он праведно, без тени сомнений:
– Жизнь – сложная штука, но есть в ней и своя простота.
– Не прав ты, дедуля, жизнь – одни только сложности, – болезненно возражала лишённая возможности говорить во сне, закрепощённая душа лейтенанта Орлова.
А дед продолжал:
– Я её прожил и скоро полечу туда. Теперь вам оставаться на земле.
– Зачем тебе туда, дедуля? Ведь ты ж к земле приписан! – кричала немая душа лейтенанта Орлова деду Нефёду.
– Жизнь – интересная штука, – словно глухой, но чем-то озадаченный, высказывался дед Нефёд. – Я эту землю в лаптях пахал.
– Так в лаптях, наверное, удобней было, чем в сапогах? – говорила истерзанная душа лейтенанта Орлова.
– Приглядись внимательнее, на нашей земле счастье есть, мы завоевали его, право быть счастливыми имеют все.
– Раньше легче было, дедуля, пошёл в лес, надрал лыка, сплёл себе лапти – и обрабатывай землю.
– Сынок, береги эту землю, – укреплял веру в самое дорогое голос деда Нефёда.
– Дедуля, останься! Я хочу с тобой говорить, я смогу разобраться. Слышишь меня, дедуля? – Орлов протягивал руки к собирающемуся уходить деду Нефёду.
– Иди по земле и слушай, она сама тебе всё поведает, она доскажет, что я не сумел. Иди смелее. Ты уже решился, так иди, а душа – она заживёт. Даже если один, иди. Я тоже обижен, годы никого не щадят! – любимый образ деда Нефёда медленно исчезал.
– Землю надо любить и беречь и делать на ней добро, – произносил он последние на этой земле слова.
Орлов проснулся от сильной потуги заплакать. Долго и тяжело он вдыхал свежий воздух.
Снова вспомнилось неудачное посещение друга. Стало досадно, что оставил ружьё, что за ним нужно когда-то возвращаться. Но как это сделать, он не хотел представлять – не позволяла офицерская гордость.
Наступила тёмная непроглядная ночь.
Орлов направился к дому.
Вскоре он стал различать силуэт берега да чёрную тень дальнего леса.
По небу низко бежали тучи, в разрывах показывая звёздный оскал. Ветер врывался в листву деревьев, создавал успокаивающий, шелестящий шум. Перед настороженными глазами рисовались и вновь исчезали вызывающие беспокойство косолапые тени. Было тепло и душно.
От быстрой ходьбы, темноты и суеверного страха расплывалось время, срывалась дорога, жадно хотелось вперёд – и только вперёд. Слева, вдали, там, куда село солнце, то ли казалось, то ли действительно обозначался горизонт белым пятном мерцающего света. Неопределенность обстановки вызывала тревогу, сердце стучало сильнее, спотыкались на неровностях ноги. Подступало предчувствие чего-то нехорошего.
Орлов выскочил на пригорок и только тогда различил настоящее зарево от пожара. Оставшиеся полтора километра до дома Орлов пробежал на одном дыхании.
– Отец, собирайся, за нашей деревней что-то сильно горит! – взволнованный от случившегося, Виктор расталкивал спящего Егора Павловича.
– Мы, что ли, горим? – спросонок не понял тот.
– Да нет, похоже в деревне Крест, – вытирая пот, сообщил Орлов.
– Куда это вас понесло в темень такую? – заворочалась на печи обеспокоенная Анюта Егоровна.
– Говорит, пожар на Кресте увидел, – тихим голосом повторил Егор Павлович, затягивая ремень на брюках.
– Ах ты, нечистая сила! Пронеси и спаси! – взмолилась Анюта Егоровна.
Орлов завёл мотоцикл и подогнал к крыльцу.
– Давай, батя, быстрее, – сдержанно приказывал он, – может, успеем помочь.
– Смотрите, в огонь не бросайтесь, черти окаянные! – выкрикивала им вслед выбежавшая на улицу, захваченная общим волнением Анюта Егоровна.
Егор Павлович с досады махнул рукой, и мотоцикл рванул в темноту. Мощный поток света падал на пыльное полотно дороги. Мотор ревел, будто стремился догнать выталкиваемую темнотой жёлтую полосу.
– Как ты думаешь, пожарная машина приедет? – Орлов спрашивал отца, не отрывая взгляда от бегущей дороги.