Кружевные закаты

– Ты несносна! – бессильно выкрикнул Андрей, вытягивая и опуская руки. – Ну и умирай, иди на каторгу, мне нет больше дела до тебя, избалованная глупая девчонка! Ты ничуть не повзрослела… – натужно, но не забыв о насмешке отчеканил он. – Неужели ты думаешь, что у вас, кучки зазнавшихся подростков, что-то получится?

И, допустив непростительную вольность, которую Алина с недавних пор прощала лишь себе, – издевательский смешок, он, неопределенно махнув ладонью, зашагал от них, чувствуя смешанный напор ярости, бессилия, и, что самое склизкое, обиды.

– Я ненавижу тебя! – закричала Алина.

Тут же пожалев о своем порыве, она с обреченностью застыла, ожидая его реакции.

– Я навещу вас завтра, – спокойно отозвался Андрей, повернувшись. – Удостоверюсь, что с тобой не приключился припадок.

Мелодраматичности на этом госпоже Крисницкой показалось мало, и она порывисто двинулась за ним.

– Прости, Андрей, – почти закричала она, хватаясь за его рукав. – Ты же знаешь, я буйная.

Андрей, воззрившись на нее, готовую вот-вот разрыдаться, смягчился. Такая мольба сквозила в ее голосе, что ему стало неловко.

– Будет, – произнес он, обхватив ее за плечи левой рукой. – Я и сам погорячился. Если я сдерживаю эмоции, это не значит, что я ничего не чувствую. Если не преследую тебя, мне не обязательно все равно.

Алина оторопела – насколько точно эти слова, сказанные всуе, отвечали ее собственным представлениям о себе. Порой Андрей давил на нее, забивал своим мнением, она даже пасовала перед его непоколебимой уверенностью в своей правоте. Поняла Крисницкая это отнюдь не сразу, ведь не верила, что такое вообще возможно. Усмирение гордыни пошло ей на пользу. Львов забавлялся, когда в разговорах задавал ей парадоксальные вопросы, чем ставил в тупик. Она, не отрицая его иронические наблюдения и даже посмеиваясь над ними, принимала их за чистую монету, пугалась и наедине с собой долго обдумывала, пытаясь решить, правду он сказал или пошутил. В глубине души она понимала, что права, но неприятный осадок неудовлетворения оставался. Тогда она сдвигала свои аккуратные широкие брови и вздыхала, в очередной раз думая, что Андрей невыносим.

Алина ратовала за свободную любовь и самоопределение женщины, что было ново, модно и потому привлекательно в противовес старым скучным догмам. А на деле была чиста и застенчива, что прекрасно гармонировало с ее нежеланием выходить замуж вообще или заключить удобный для обоих партнеров союз, где исключались взаимные претензии. Правда, с самого начала она с каким-то недоверием относилась к этим мыслям, видя в них подвох. Впрочем, пока что она не собиралась связывать себя ни с мужем, ни с любовником, и мужчины отлично чувствовали это, так что у нее бы лишь один поклонник, не желающий понимать контрастных намеков. Любить же, сочетаться браком по взаимной склонности… тут все было спутанно – к этому особому чувству Алина не относилась так категорично.

34

Обида на брата была покорежена обстоятельством, произошедшем накануне покушения на высокопоставленного Рухлядева.

Единомышленники были ненавязчиво предупреждены, все детально распланировано (сколько бессонных ночей провели они втроем, выгадывая траектории движения Рухлядева, учитывая его деловые и семейные встречи). В ночь перед расправой Косте и Алине не сиделось дома. Несмотря на покореженное мнение о нем, Крисницкая по-прежнему нуждалась в братской поддержке, мужской поддержке, поскольку только начала понимать ее ценность. Так что она согласилась предпринять вылазку, свойственную нетерпеливой натуре Константина. Обычно подобные мероприятия заканчивались стычками с полицией, погонями, драками и расправами, но сейчас Алина именно этого и жаждала, чтобы хоть как-то унять ядовитое, точно от горчичников, жжение внутри. Ей нужно было выплеснуть гнев, а лучше преследование с угрозой разоблачения – вот где истинная стихия, страсть, вой ветра в ушах и бешеный стук сердца. Конечно, входя на улицу той беспросветной столичной ночью, Алина не могла знать наверняка, предпримут ли они что-нибудь противозаконное, но надеясь на это смутно и ярко.

– Смерть – это не освобождение, как тебе теперь кажется, а самая крайняя мера. Пока еще возможно, пока есть силы, надо бороться. Мать рожала и кормила тебя не для того, чтобы просто так отпустить.

– Так я же не просто так стремлюсь отдать свою жизнь… И не просто так она меня отпускает.

– Да она вообще и не подозревает, должно быть, кто ты.

– А твой отец подозревает?

– Наш отец, Костя.

– Забавно, – усмехнулся Костя. – Едя суда, я думал, что полажу с ним… А он с порога облил меня холодом.

– Он такой, – отозвалась Алина, представляя, что Костя уже должен был сам понять это.

Но брату, по всей видимости, было абсолютно наплевать на это. Он не высказал той живости, которая дала бы Крисницкой понять, что он заинтригован, и, не имея привычки навязываться, Алина умолкла. Она больше не поверяла ему сокровенное, поняв, что это задевает его много меньше той иллюзии востребованности, которое давало ему обманчивое мнение, что он нужен и интересен всем.