Крылатый пленник

Иванов, Терентьев, Трофимов и Правдивцев, подружившийся с Вячеславом после «побега трёх», отозвали в сторонку одного из «чужих» солдат:

– Слушай, паренёк, нет ли среди ваших таких ребят, кому надоело здесь, в нерабочем лагере? Не найдёте ли четырёх желающих уйти на этап? Чтобы четырёх наших здесь оставить. Так нужно!

И желающие нашлись. Их быстро проинструктировали:

– Теперь вы больше не пехота, а лётчики, и фамилии ваши: Иванов Вячеслав, Терентьев Василий и так далее. Ваши номера… Годы рождения… Специальности… Запомнили? Не подведёте?

– Запомнили и не подведём. Вы, должно быть, из Братского союза? Счастливо оставаться! Прощайте, товарищи офицеры!

– Нет, это вы теперь – товарищи офицеры, а мы – рядовые пехотинцы.

И в ту же минуту за «сотней чёрных» явился конвой на этап. Их повели на браму, миг – и ворота за ними закрылись. Последним шёл Фомин. Он еле заметно кивнул Славке на прощание. Четвёрка оставшихся взглядами проводила друзей. Что-то их теперь ждёт? Удастся ли опыт? Солдат скорее могут вывести за зону на хозяйственные работы, а местность здешняя уже разведана для побега. Но останется ли незамеченным «перевоплощение»?

В карантине солдат продержали не одни сутки, а несколько. Вячеслав и его друзья осторожно расспрашивали земляков-пехотинцев, приходилось ли им работать за зоной. Сведения были обнадёживающие. Четвёрка держалась среди солдат незаметно. Своё обмундирование они частично сменили, узнать их по внешнему виду было невозможно. У Терентьева по-прежнему сохранялись золотые часы. Ни конвой, ни надзор ничего не заподозрили.

Через три дня солдат вернули в русскую зону. Вместе со всеми пришла сюда и четвёрка перевоплощённых лётчиков. Стали искать связей с БСВ, но знакомых в бараке не оказалось, а выходить из барака было опасно: могли опознать кострыги или стукачи.

На четвёртые сутки жизни в зоне в барак неожиданно среди дня явился унтер и два солдата. Сперва они долго ходили среди солдат, вглядываясь в лица. Терентьев прятался, Вячеслав делал идиотские рожи. Унтер никого не обнаружил и приказал штубендинсту:

– Аппель![50]

Построив военнопленных в бараке, приказали первой шеренге сделать два шага вперёд и повернуться лицом ко второй шеренге. В этом живом коридоре унтер медленно шёл, глядя то на пленных, то на фотографические снимки, которые держал в руке.

– Выходи! – приказ относился к Терентьеву. Вскоре унтер опознал Правдивцева, Иванова и Трофимова. Всех четверых вывели из строя и, ни о чём не спросив, бросили в карцер. Вячеславу и Трофимову это помещение было хорошо знакомо, с выбитым окном и нарой на двоих, где теперь расположились четверо.

Почему выдернули? Может быть, предательство, донос? Строили догадки и с тревогой ждали вызова. Решили, что на допросе нужно держать в тени Вячеслава и Трофимова, чтобы не усугублять их положения. Тихонько репетировали допрос, готовили ответы.

Всё помещение карцера угнетало одним своим видом: приземистое кирпичное строение с коридором, по обе стороны которого идут камеры. Железные двери камер укреплены толстыми решётками и снабжены «волчками» для наблюдения за узником. В камере грязный бетонный пол, на подоконнике – кофейник с ледяной водой, нары у стены, голые, дощатые, ничем не прикрытые. На стене изморозь, решётчатое окно без стекла. Тюрьма в тюрьме! Давящая тишина, жуткая, холодная. На стенах выцарапаны надписи, но в полумраке их не прочтёшь. Видны русские и латинские буквы и узорная вязь восточных письмён.

Прижавшись друг к другу, лётчики стали засыпать. Вдруг – громкие немецкие окрики, брань, шум. И – русская речь! Четверо друзей вскочили с нар, прислушались. Что это? Голос Фомина! Терентьев узнаёт и голос Седова… Топот многих ног в коридоре… Значит, этап вернули? Но, по шуму судя, привели человек двадцать-тридцать, а не сотню. Четверо терялись в догадках.

Конвоиры общались с новыми узниками бесчеловечно, это было слышно по глухим ударам, пинкам, ругани. Когда всё стихло, Вячеслав вызвал на переговоры соседнюю камеру. В стене, у самого пола, оказалась трещина, соседи вскоре отозвались.

– Я – Иванов, я – Иванов. Нас четверых разоблачили. Что у вас? Почему вернулись в лагерь?

Оттуда ответили:

– Здорово, Славка! У нас, брат, дела! Когда сажали в вагон, одного искусала овчарка, сильно изранила. Посадили в вагон тридцать человек, отделили от конвоя. Когда поезд пошёл, автоматчик-конвоир зазевался и захрапел. Фомин взял на себя команду и первым бросился на конвой. Солдат всех разоружили, связали, вагон открыли, и ребята на ходу выскочили. Остался только изувеченный собакой. На следующей станции немцы заметили пустой вагон, обнаружили связанный конвой без оружия, подняли воинские части по тревоге. Поймали человек двадцать пять, но даром мы им в руки не дались. Из автоматов отстреливались, много фашистов убили…