Крым 1917–1920. Революция и Гражданская война

Съезд открылся в дни, когда под угрозой немецкого штыка делегация советской страны отстаивала в мирных переговорах с Германией права на жизнь Советской Республики. Немецкий империализм готов был раздавить советскую страну, пользуясь тем, что русская армия, измученная в войне, уходила с фронта, а собрать новую сильную армию, которая была бы способна остановить зарвавшихся завоевателей, было нельзя. Разоренная войной страна нуждалась в передышке для налаживания хозяйства и борьбы с внутренними, враждебными рабочему классу и крестьянству силами. Немецкое командование предложило советской делегации кабальные условия мира[122], и они были приняты. Гений коммунистической партии указал верный путь: заключить мир, подписать кабальный договор. Нужна передышка, революция в Германии неизбежна, а революционные рабочие не признают насилия над своими братьями, – договор будет расторгнут. Так ставился вопрос о подписании. Отказ от договора был равносилен самоубийству советской власти, признание его давало надежду на спасение страны и завоеваний Октября.

О мире с Германией. К вопросу о заключении мира было приковано внимание всех, то был вопрос о жизни и смерти молодой Советской республики. Таврический Губернский Съезд Советов подверг вопрос о мире всестороннему обсуждению. На первом заседании съезд принял резолюцию, в которой «весь угнетенный и порабощенный народ, кому дороги интересы родины и революции, призывался забыть в настоящий грозный момент партийную рознь, стать на страже Советской республики и на защиту Великой Российской Социальной революции и советской власти… Все к оружию и в решительный момент при посягательстве в дальнейшем на российскую революцию мы ударим в набат. Вперед… в сырые ямы… с оружием в руках». Резолюция, внесенная большевиками, была поддержана левыми с.-р. Но на следующий день вопрос о мире был снова поставлен на обсуждение. Здоровый рассудок здесь взял верх над революционной фразой. Выступавший с докладом комиссар Румынского фронта тов. Куль нарисовал такую картину положения страны:

«Товарищи, мы все знаем, в каком положении наша страна, мы знаем, что натиска наша армия не может выдержать, а вывести новые войска им на замену мы не сумеем, так как истощены до крайности, да и, кроме того, железнодорожное сообщение у нас плохо. Идущим в бой мы даем столько, сколько они могут взять с собой; наша армия приходит и бьется день, два геройски, а затем, кто не попал под пули, должны отходить или умирать, так как сообщения нет. Посмотрите, как ходят наши поезда, север голодает, получает хлеба по четверть фунта в день, а между тем хлеб у нас есть, только далеко, мы его не сможем вывозить, потому что нет поездов. Сообщение с германским фронтом совсем прервано. Вы на войне были и верно знаете, как приходилось выдерживать путешествие с винтовками, но это было тогда, когда у нас было кое-какое сообщение, а что стало теперь, после того, что мы потеряли. Нужно вам сказать, что у нас ничего нет. Есть только винтовки и человеческие руки. Взять мы ничего не сможем, всякая борьба совершенно бесполезна, она ни к чему не приведет. Вести войну, которая будет против воли большинства и которая приведет к гибели, мы не можем. Я был на фронте и смотрел, как сражаются наши социалистические части, но геройство это бесполезно, потому что против пулеметов у нас нет ничего. Такие условия заставили подписать мир». Миллер, бывший докладчиком о мире, в первом заседании на второй день после вторичного детального обсуждения вопроса во фракции понял допущенную большевиками ошибку, увлечение революционной фразой в ущерб реальному соотношению сил; в прениях по докладу Куль т. Миллер уже настаивал на изменении резолюции, он говорил: