Крым, я люблю тебя. 42 рассказа о Крыме [Сборник]

Иногда они, взметнув облачко мути, устраивали перед дамами сердца настоящие рыцарские турниры, но дамы оставались холодно-неприступными. Все они словно ждали какого-то принца, приближаясь почти вплотную к зеленоватому стеклу аквариума и высматривая что-то снаружи своим огромным, увеличенным толщей воды, глазом.

От этого холодного взгляда мне даже делалось порой не по себе, будто между нами начинала устанавливаться какая-то непостижимая связь.

Они и на Босса посмотрели своим глазом, но как-то, разочарованно вильнув хвостами (нет, не принц), одна за другой скрылись в окне замка.

Были там еще диковинные раковины и черепашки и даже увитый водорослями грот свиданий.

Посреди комнаты успокаивающе журчал фонтан, а на ветвях живых деревьев на своем языке щебетали птицы.

Я почти закончил расписывать стены, которые, по замыслу, должны были органично соединить аквариум с рыбками, фонтан и зеленые деревья с живыми птицами в единое целое, и устроился в кресле передохнуть. Наверное, я даже прикрыл глаза… и слышал только журчание фонтана и голоса птиц, которые постепенно удалялись… И тогда в этот райский уголок бесцеремонно вторгся мой старый друг детства — слесарь Гаврилюк, который был, как всегда, пьян, но в этот раз пьян он был как-то по-особенному. Словно он уже испытал счастье и сейчас спешил поделиться этим праздником с другом, потому что такое случается лишь раз в жизни. Или не случается вовсе. Но это был настоящий праздник, на котором пьянеют без вина.

— Он здесь! — выдохнул Гаврилюк и обессиленно рухнул в кресло рядом.

— Кто?.. Кто здесь? — испуганно взвился я.

— Сальвадор Дали! — Казалось, ради этих слов слесарь Гаврилюк и влачил все эти годы свое унылое существование. И сейчас был его звездный час, его смертельный марафон, после которого жизнь теряла всякий смысл… — Сальвадор Дали…

Я, конечно, приготовился дать пьянству бой, но по каким-то неуловимым признакам сразу понял: Гаврилюк не врет. Слесарь еще мог бы соврать, но Гаврилюк… Нет, что-то должно было случиться в мировом масштабе, эдакий бермудский завихряж, чтобы Сальвадора Дали занесло в наш курортный городок, где, правда, и бывал когда-то царь Николай II, а потом космонавты, но чтобы Сальвадор Дали!.. И чтобы его увидел именно слесарь Гаврилюк, который в тот момент находился лишь в самом начале своей астральной дозы, и чтобы… сколько же должно было совпасть этих «чтобы»… чтобы именно здесь и сейчас оказался Сальвадор Дали!

— Понимаешь, у него правую руку прихватило, не мог даже кисть держать, — слесарь Гаврилюк почему-то опасливо оглянулся по сторонам. — Лучшие светила смотрели и решили — «будем делать операйт». Слава Богу, жене хватило ума послать их всех подальше. Тут и вспомнили о наших Мойнакских грязях, на которых его жена, Гала, — кстати, по происхождению русская — еще ребенком побывала когда-то вместе с бабушкой. Тут же их король Хуан связался с нашим Хуаном (секретность, конечно, высочайшая), и Сальвадора — в санаторий для космонавтов. Там ему и грязи, и секретная аппаратура для лечения. С такой аппаратурой могут и мертвого на ноги поставить. Через несколько сеансов Дали снова мог держать кисть. А сегодня меня в срочном порядке туда вызывают, сантехнику в люксе заклинило… дерьмо, или как это по-испански будет? — гуано, из сортира полезло. По этому делу я у них, в Космосе, главный спец, чуть что — грудью на амбразуру. Пришел, смотрю — и глазам не верю: неужто он?! Хотел еще подойти автограф взять — руки грязные, а он уже чемодан укладывает…

— Так что же ты молчал? — Только сейчас до меня дошло, что Сальвадор Дали собирается уезжать.

— А я и говорю…

— Во сколько он уезжать должен?

— Скорее всего, поедет московским, а это… примерно через полчаса.

Меня, словно катапультой, выбрасывает из кресла. Срываю рабочий халат, ловлю частника и быстро — на вокзал. Уже началась посадка. Загорелые курортники, увешанные сумками и плетеными корзинами с дарами юга, мамаши с орущими детьми на руках, озабоченные папаши и веселая молодежь уже проталкивались к своим вагонам. Закаленные санаторской жизнью маленькие Рэмбо, серьезные и молчаливые, с компактными рюкзачками и с цветастыми «фенечками» на запястьях, под звуки марша «Прощание славянки» готовились к решающему штурму вагонов.

Успел купить в привокзальном буфете бутылку «Портвейна таврического» судакского разлива. Бегу с бутылкой вдоль вагонов, расталкивая потные, горячие тела, под градом ругательств, поднимаюсь в тамбур, прохожу дальше в вагон, и дальше, дальше — по нескончаемому коридору… все выше и выше — вверх. Нет, я не оговорился — вверх. С какого-то момента и поезд, и вагоны стали располагаться вертикально. Наверное, так надо, чтобы взять старт. А может, мы уже и взяли старт… и сейчас главное — вырваться за пределы всего нашего земного, и тогда, словно в награду за надежду, наступит невесомость. А это значит, что Бог уже совсем рядом…