Крым, я люблю тебя. 42 рассказа о Крыме [Сборник]

На плато, наверное, как всегда, ветер. Упругими порывами набрасывается на палатки, рвет натянутые веревки креплений, громко хлопает целлофаном о брезент.

Или с вечера зарядил дождь. Сперва из Чигинитринского ущелья наполз туман… На Караби почти всегда так бывает — сначала туман, а следом дождь…

Впрочем, когда выбираешься из «дыры», а наверху дождь — он даже кажется праздником специально для тебя, к твоему возвращению. Прямо-таки шалеешь от дождя, подставляя ему заскорузло-черную от грязи физиономию. Несколько минут лежишь обессиленно на траве — «проявляешься». Пока, словно на фотобумаге, и в самом деле не начнут постепенно проступать знакомые нос, глаза, губы… Тонкие губы и перебитый нос. Да, еще глаза… Как много могут порой сказать глаза!.. Иногда, бывает, посмотришь человеку в глаза, и все тебе о нем ясно до конца…

Одним словом, это Рыбкин. Ты видишь его отчетливо, как на посмертном снимке, а в голове уже начинают складываться до боли знакомые казенные слова: «Ему еще на последнем отвесе свело судорогой ноги, я понял, что Рыбкин переохладился, согрел его в «самоспасе» и приказал возвращаться. Остальные пошли до дна. Если бы Хавер не искал в озере на дне пещеры этот чертов «сифон», если бы не пришлось вытаскивать «помойным котом» Милку…», если бы… если бы… если бы…

«Но вы же руководитель и хорошо знали, что инструкция запрещает в таких случаях отправлять одного…»

«Знал, но состояние Рыбкина позволяло…» (не станешь же в объяснительной расписывать, чего стоило его заставить).

«Почему же тогда перед спуском в пещеру четвертой категории сложности не сообщили на КСС? Это второе нарушение инструкции, которое в конечном счете и привело…»

«Виновен?.. Виновен!.. Виновен!..» — гулко падают в тишине слова, и ты видишь, как члены экспертной комиссии один за другим ставят свои авторитетные подписи…

…Светящиеся стрелки часов показывают два пятнадцать. Они и раньше показывали два пятнадцать. «Время останавливается для умерших…»

«Когда его обнаружили, он уже не подавал признаков жизни!..» — запоздало вспомнилась подробность, которая в эту последнюю минуту вдруг почему-то показалась исключительно важной, но седые головы членов экспертной комиссии молчаливо поглотила ночь.

Ребята, наверное, дремали. Да и о чем говорить — все, что можно сказать, как-то сразу потеряло значение. У Рыбкина по очереди ведется дежурство. Зачем? Чтобы еще теплилась хоть какая-нибудь надежда, хотя, конечно, все понимают… но от этого понимания, к сожалению, ничуть не легче. И только одна мысль на разные лады все сверлила и буравила: «Что делать?.. Ведь должен же быть какой-то выход… Какой-то выход…»

— Торопуша, твоя очередь… — проговорил вслух, в тщетной надежде переключить мысли на другое.

Торопуша проверил налобный свет и, чавкая по грязи, пополз к «Линзе».

— Дохлый номер, — послал ему вслед Андрон.

— Ну что ты все каркаешь, каркаешь!.. — окрысилась тут же Милка. — В конце концов, на месте Рыбы мог любой оказаться.

— Но оказался почему-то Рыба, — скучно заметил Чернов.

— А по-моему, Рыба чувствовал… — из темноты подал голос Хавер. — Такие вещи всегда чувствуют. В последнее время только о «Линзе» и говорил.

— Просил еще меня нарисовать, как лучше ее проходить, — припомнил Андрон. — Словно зациклился на этой «Линзе»!

— Ай, оставь: у Рыбы, как-никак, высшая инструкторская подготовка, — все больше начинала заводиться Милка.

— Подготовка инструкторская, а очко сыграло, — невозмутимо продолжал Андрон. — Между прочим, так оно и бывает: чего больше всего боишься, то по закону подлости и случается. Со мной в армии один кадр служил… Полетели, значит, с парашютом сбрасываться. Ну, все как все, а кадр — ни в какую — и руками и ногами упирается, кричит… Мы подумали, у пацана очко играет, в таких случаях человеку даже помочь надо. Потом только спасибо скажет. Короче, вытолкнули кадра дружненько, а у этого самого Работягова… вот, надо же, и фамилию запомнил — Колька Работягов… парашют возьми и не раскройся…

— Помогли! — после вязкого молчания угрюмо хмыкнул Чернов.

Но ему никто и отвечать не стал.

«Вниз-то он «Линзу» прошел!» — чуть не вырвалось у тебя вслух, словно все еще продолжал диалог с незримой экспертной комиссией.

В тишине было слышно, как где-то над головой тонкой ниточкой струится вода, и каждый в который уже раз представлял себе «Линзу» — узкую, метров семь длиной, трещину. Она изгибалась в трех плоскостях и давала скупую возможность прохода только в срединном положении. Там, в ее каменных тисках, безнадежно и застрял Рыбкин, застрял нелепо, ни туда ни сюда. И прошло уже слишком много времени, как он не подавал признаков жизни, закупорив своим затянутым в «гидру» телом этот единственно возможный из пещеры выход.

Но молчать было еще хуже. Казалось, еще немного… и все начнут незаметно сходить с ума.

— Закурить бы! — первым подал голос Чернов.

— Курить — здоровью вредить, — вяло отозвался Хавер. — А вот пожевать я бы не отказался. У нас там больше ничего…