Кто готовил Тайную вечерю? Женская история мира

Вместе с созданием «класса женщин» как отдельного и низшего разряда, отдельной части общества, росло ощущение, что они представляют собой уникальную и беспрецедентную по сложности проблему. Так появился «женский вопрос». Новые дилеммы требовали новых решений, и из всех сложившихся в XIX веке интеллектуальных дисциплин, казалось, ни одна не могла оказать встревоженным лидерам мнений столько услуг, как естественные науки. Эта новая область знаний вещала обо всем с абсолютной уверенностью. Она обещала с точностью до микромиллиграмма измерить человеческий мозг – так родилась новая наука «краниология»[338]. Она исходила из аксиомы, что интеллект прямо связан с размером мозга – и, основываясь на этом, начала «доказывать», что мозг белого мужчины больше, чем у чернокожих, азиатов, коренных американцев и прочих «низших рас».

Вкладом краниологии в «женский вопрос» стала та неоспоримая истина, что мужской мозг почти всегда больше женского. Однако недолго длилось торжество патриархов! Верно, по чистой массе мозга мы уступаем мужчинам; однако по соотношению массы мозга с общей массой тела женщины вырываются вперед. Поскольку идея мужского интеллектуального превосходства играла в оправдании мужского первенства ключевую роль, это породило серьезную проблему. Краниология уцепилась за такое объяснение: наш интеллект сосредоточен в лобных долях мозга – или в теменной части, или в затылочной, в общем, в любой, о которой можно точно сказать, что у мужчин она крупнее, чем у женщин. В этом параде лженаучных утверждений остался без ответа главный вопрос: если наличие пениса и больших мозгов – отличительный признак властелинов вселенной, почему миром не правят киты?

Впрочем, повелителям мира было не до китов; они уже ломали копья вокруг своего происхождения от обезьяны. На смену краниологии пришла теория эволюции, и научное доказательство женской интеллектуальной неполноценности было завершено: Дарвин описал «менее высокоразвитый женский мозг» как «характерный для низших рас, а следовательно, для прошлого низшего состояния цивилизации»[339]. Как видим, высокомерный сциентизм, столь характерный для раннего периода нашей современности, был занят не объективным поиском новых истин, а поиском новых обоснований для старой лжи. Кроме того, сама наука стала новым инструментом власти: мужчины, стремительно колонизировав это огромное и девственное поле знаний, взяли в свои руки право решать, что есть, что должно быть, что «естественно» и что «нормально». Триумф науки завершил процесс, длившийся с незапамятных времен: предельным источником власти, смысла и творческой мощи стало уже не чудотворное женское чрево и даже не священный фаллос, а мужской мозг. И этот новый орган творения, в виде какого-то предельного извращения высшей функции великой матери, породил уродливо искаженный образ женщины, калечащий нас и по сей день.

Как и индустриализация, современная наука стремилась дать женщине новое определение ее роли и цели – такое, которое укрепило бы ее «второсортность» и заставило смириться с новыми лишениями. Все врачи, физиологи, биологи, гинекологи, френологи и откровенные шарлатаны, внесшие свой вклад в «женский вопрос», просто повторяли то, что первым делом сказал бы любой мужчина с улицы: женщины слабы, а мужчины сильны, поэтому мужчины властвуют над женщинами и по праву, и по необходимости. Отличительным вкладом добрых докторов стали многостраничные диссертации, посвященные тому, как мучает женщин «тирания их организма». Что это означает для женщины – ярко описывает доктор Джордж Юлиус Энгельманн, президент Американского гинекологического общества. Не иначе, он сам накропал всю эту тираду во время «прилива»!

Сколько юных девичьих жизней безвозвратно искалечено и загублено бурями полового созревания! И даже если женскому организму удастся пройти сквозь эти рифы невредимым, даже если он не разобьется об утес родов, ему предстоит из месяца в месяц садиться на мель менструации, пока наконец, пройдя через узкий пролив менопаузы, он не упокоится в тихой гавани, недосягаемой для половых штормов[340].