Кто они такие

А потом они доходят до того, что настолько увязают во всем этом, что вообще теряют тормоза, и вот эти брателлы уже столько всего натворили, что у них кукуха едет. То есть у них уже нет сил жить вечно на стреме, когда каждый день ходишь и оглядываешься, и каждый день мутишь новую жесть, и они уже не могут спать, пока не укурятся или упьются в хлам, и чтобы ничего не снилось, птушта они не знают, что их ждет во сне. Вот поэтому почти все мокрушники курят бадж. Единственный способ не видеть лица того, кого они замочили, это накуриться баджа, брат. Или хотя бы, пока они под баджем, они не чувствуют страха, когда тот, кого они убили, спрашивает их, за что? А дальше заметить не успеешь, как этот брателла, который был крутейшим бандосом на районе – все мокрощелки виснут на нем, и никто ему слова поперек не скажет, а он сверкает брюликами и «Гуччи», и кони у него последней модели, – не успеешь заметить, как этот брателла становится торчком и курит дурь, как все торчки. И когда до этого доходит, пацаны даже не помнят, кто они ваще. Никому и дела нет. Говорю тебе, брат. Поэтому здесь и нельзя победить.

Я говорю, но, брат, я знаю пару чуваков, кто победил, конкретных чуваков, кто сделал бешеные бабки, толкая дурь, и смог избежать всего этого, и все у них ровно.

Братан, ты думаешь, что они победили, но они не победили. Говорю тебе, они проиграют. Неважно, как. Я столько раз слышал, как кто-нибудь говорит, нахуй этого Смурфа, что он гонит? Вот мой пахан. Он вышел из игры, у него своя хата, свой бизнес, он больше вообще не касается ни хавки, ни стволов. Клево. Год спустя пахана не стало. Затем кто-то назовет еще кого-то. То же самое. Он все разрулил. Вышел из игры. А потом его сажают за что-то еще. Птушта, в конечном счете, хуй ты победишь. Я сумел осознать это, брат. Это путь в никуда.

Я тебя услышал, говорю я, и кроме прочего, всех колбасит от этого дерьма. Полно чуваков, кого реально колбасит от этих дорожных дел.

Смурф кивает и затягивается косяком так, словно не хочет лишний раз переводить дыхание. Он маленького роста, и диван, на котором он сидит, кажется слишком большим для него. Он медленно выдувает дым и смотрит на него, прищурившись, сосредоточившись на его движении, словно этот дым – его послание кому-то.

Даже я, брат, говорю я и смолкаю, сдерживая кашель от шмали, обжигающей мне легкие. Бывает, мне трудно дается нормальная хрень, типа, общение с семьей и просто с людьми, птушта у них, типа, нет той системы координат, что есть у меня, понимаешь, о чем я, братан? Или когда я иду, скажем, по Централу или Слоун-скверу, или типа того. Я иду мимо какого-нибудь богатого дома и вижу в окно, как на кровати сидит пара, смотрит телек. Иду дальше и вижу другую комнату, и там открыто окно – это соседняя комната, рядом с той, где сидят те двое, – и я такой, вах, здесь нет камеры поблизости, я могу перемахнуть через перила, залезть в окно – само собой, в клаве и перчатках, – и можно устроить скок, шугануть их, забрать их добро, заставить открыть сейф или что там у них. Это, как бы, чисто инстинктивно… То есть это не просто фантазии. Всякий может фантазировать о любой хуйне. Я могу фантазировать, что я миллионер, и у меня какой-нибудь балдежный дом, или что я знаменитость, или еще хуй знает, о чем. Да я, блядь, могу фантазировать, что умею летать. Но здесь я не фантазирую, а в натуре прикидываю, как это сделать. Шаг за шагом. Типа, обязательно врезать пушкой этому чуваку прежде, чем сказать, чего я хочу, или, если я без ствола, я прикидываю, куда его пырнуть, чтобы он не истек кровью до смерти, но понял, что я серьезно настроен. Или всякий раз, как я прохожу мимо ювелирки, я думаю, какой толщины стекло в витрине? Где камеры? Сколько там людей? Сколько охранников?

Смурф говорит, это пиздец, брат. Словно психическая интоксикация. И дело не только в братве. У вас и девки такие, кому все равно, что вы живете на грани, что вы заняты какой-то ненормальной ебаниной. Скажем, идешь ты на движ, а такая цыпа говорит, постарайся достать мне брюликов или постарайся принести мне что-нибудь. Но хуже всего в этом дерьме, Снупз, это то, что даже после всей этой жести чуваку все равно будет мало. Ему все время мало, словно тебе кажется, что ты недостаточно крут. Неважно, что ты замочил кого-то или ограбил уйму людей, или еще что. Тебе всегда надо больше, но ты даже не сознаешь, что тебе ничто не приносит радости, птушта ты все время пуст, и в тебе эта бездонная дыра.