Кто они такие

Прошлой ночью грохнули этого брателлу из ЮК, Дэниела Росса, посреди тусы в Скале на Кингс-кроссе.

Вообще-то, как говорит Готти, это случилось сегодня ранним утром, в воскресенье, около четырех утра, в самый разгар веселья, один брателла из Квартала Д подходит к Дэниелу, достает ствол и стреляет ему в голову. Затем стрелок сливается с кричащей толпой и по-тихому линяет. Это фактически первое, что я слышу, проснувшись на койке на хате у мамы Готти: йо, Снупз, ты ж не спишь? Слуш, чего…

Готти встал раньше, и он рассказывает мне об этом в деталях, пока по окну стучит дождь. Это случилось часов, типа, пять назад. Готти говорит, кто это сделал, птушта он его знает, и это не секрет. Говорит об этом так, словно взволнован не сильнее, чем футбольным матчем или сплетней о знаменитости.

Все сегодня говорят об этом на районе. Я захожу за дурью к дяде Т, и он с порога говорит мне об этом, а когда я сижу на кухне и забиваю косяк, он то же самое трындит по телефону разным людям: слыхал, как эйти пацаны с балкона поступили с одним типом вчера на тусе? Я те грю, пацанва озверела, раста, повторяет он. Может, он так об этом говорит потому, что не хочет, чтобы это стало нормой для него, пусть даже это не первый раз, когда кого-то убивают на районе, кого-то, кто жил рядом с тобой, – я сам не раз видел этого брателлу, когда жил у дяди Т. Но весь этот базар о том, что братва озверела… Чушь. Для меня это первый признак старости, когда ты начинаешь выпадать в осадок от того, что происходит, и загоняться об этом, или типа того. Никто не звереет. Просто все как всегда. Это Южный Килли. Таким он был и есть, и будет. Братва у него в крови, а район – в их крови.

Я набираю Готти. Он говорит, я у Пучка, ты придешь? И я ему, ага, затем бычкую косяк в пепельнице, хотя там еще нормально осталось, и ухожу.

Когда я прихожу на хату, дождь кончается, и Пучок говорит, что хочет пойти, достать дивидишек. Мы идем к Килбернскому большаку, а в лужах мелькают перевернутые части неба, деревьев и кварталов. Пучок, Типок, Готти, Мэйзи и я. От шмоток несет травой. Улицы сдобрены городской грязью и дождем. Мэйзи говорит, вах, не верится, что они грохнули этого типа, Дэниела, посреди тусы, прикиньте, а Пучок говорит, эти чуваки шутить не будут. Башку чпок, говорит Типок, и все фыркают и смеются, а Пучок говорит, несерьезные вы люди, и всасывает воздух.

Килбернская большая дорога – это магазы с курятиной, парикмахерские, банки, угловой магаз, на крыльце которого побираются торчки вроде Шейкса с сыном. Два поколения торчков, оба выглядят стариками, такими заморенными, что видно через дорогу, и когда мы проходим мимо, Шейкс говорит, йо, Готти, не будет огоньку? Готти говорит, не сейчас, но я помню. Лотки с дешевыми фруктами перед магазом впитывают дорожную вонь. Феды под прикрытием, в трениках «Нью-баланс», узких джинсах и толстовках «Супердрай» неожиданно хватают кого-то и достают браслеты и рации. Толкачи китайских DVD шифруются, словно просто ждут автобус. «Джей-ди-спортс» и «Фут-локер», где вся братва носит «Эйр-максы» и треники, офис денежных переводов «Вестерн-юнион» с ямайским и польским флагами в витрине. Маникюрные салоны. Мэйзи и Пучок останавливаются у витрины и глазеют на какую-то цыпочку, которой делают ногти, и Мэйзи такой, вах, она ваще огнь, а Пучок говорит, сейчас доделает ногти и выйдет, брат, у нее ХСГ, и он заливается смехом, точно мультяшка. Я говорю, что за ХСГ? Хуесосные губки, старик, а те чо? Аргос, Макдаки, большой Праймарк, где люди смотрят футболки за два фунта, потом бросают на пол, и никто не подбирает их. Уличный рынок, где продают сетчатые майки и солнечные очки, и бананы, хотя лето уже прошло, и снова заряжает дождь, жалящий всем лица, и кругом опять сыро и серо. Мельницы для травы и фальшивые треники «Ральф-лорен», и благовонные палочки, и фальшивые цепочки, от которых зеленеет кожа, если носить их дольше недели.

Мы засекаем толкачей китайских DVD, повторяющих, дивиди, дивиди, прямо перед Аргосом. Мы вырываем у них из рук стопки DVD, срываем наплечные сумки, и я вижу, что Пучок присвоил уже две, а когда один брателла хочет вернуть свою, Пучок нависает над ним, и тот сдувается, а Пучок отчаливает своей вихляющей походкой. Я загоняю одного брателлу с телкой в книжный магаз и прямо там, в отделе письменных принадлежностей, срываю сумку у него с плеча. Телка лезет на рожон, и к нам подходит охранник и говорит, пожалуйста, не здесь. Я беру сумку и ухожу. На улице все толкачи DVD сгрудились у автобусной остановки, прижимая к себе свои сумки и глядя на нас, а сами что-то рамсят вполголоса на языке, которого никто из нас не знает. Каждому досталась стопка DVD или сумка, и мы возвращаемся на район.