Кто они такие

Отец на кухне, читает что-то. Все наелись до отвала. В квартире пахнет хвоей и гусиным жиром. Я никогда еще не ел гуся, но мама сказала, что на это Рождество хочет что-то особенное.

Я незаметно выхожу из квартиры и спускаюсь. Клин вернул мне девятку, которую я дал ему на прошлой неделе. Вообще-то я дал ему полкоробки, но он вернул мне оставшуюся половину, чтобы я от нее избавился. Дурь оказалась негодной. Прежде всего сыр – это не амнезия, шишки влажные, плотные и тяжелые, и в пачке много веточек. Не того качества, что я обычно ему скидываю, от этого сбыт стопорится, говорит он, клиентам такого не надо. Скажу как есть, я банально облажался. Будет мне урок на будущее. Никогда не бери говенную хавку, даже если голоден, ага.

Я встречаю Клина у крыльца. Он подъехал в кебе. Выглядишь неважно, брат, говорю я, когда мы заходим в холл перетереть. Клин невысокий и плотный, у него молодежный разряд по дзюдо, но мама так и не оформила ему гражданство, когда привезла из Ганы в четыре года. Она подосрала чуваку, сказал мне Клин, когда я спросил его, почему он не попробует попасть в олимпийскую сборную Великобритании по дзюдо. Так что теперь он не дзюдока (он мне сказал, что их так называют), а толкач. Он рассказывает мне, как эта паршивая шмаль портит ему бизнес. Я часто машу рукой, чтобы он говорил потише, птушта не хочу, чтобы нас услышали соседи. От него пахнет сыром, который я скинул ему. Вах, духан будь здоров, говорю я, принимая от него девятку, завернутую в целлофановые пакеты, и он говорит, ага, духан приличный, но поверь, Снупз, хавка, в натуре, не але. Я сую пачку под толстовку и открываю ему дверь. Звякни, как достанешь чего получше, говорит он, садясь в кеб.

Я иду наверх, надеясь, что сыр в исходной непахучей обертке, в какой я дал его Клину. Войдя на хату, я снимаю кеды и сразу прохожу к себе. Сажусь на кровать и достаю упаковочную пленку, собираясь расфасовать сыр по унциям и замотать в целлофан. Потом отнесу дяде Т. Он наверняка найдет способ избавиться от этого.

Заглянув в пакет, я понимаю, что непахучая упаковка вскрыта. Шмаль кое-как завернута в пленку, и по комнате расходится духан, дико крепкий, словно из всех щелей проросли сочащиеся соком темно-зеленые бутоны. Я прыгаю на кровать и открываю окна. Слышу, как внизу брат говорит, о боже, что за запах, словно кто-то принес собачий корм, и я смеюсь, стоя на кровати. Слышу, как мама говорит, какой ужасный запах, что это? Затем звук открываемых окон внизу.

Поднимается брат, сразу заходит ко мне, и я говорю, не выдавай меня, Дэнни, черт.

Я понял, говорит он, поэтому и сказал, что пахнет собачьим кормом. Но это кошмар, я думал, ты бросил курить.

Я бросил, просто, мой кореш принес пачку шмали на продажу, и мне пришлось взять ее в квартиру.

Габриэл, вся квартира воняет, и он шепотом повторяет это, выпучив глаза, и улыбается.

Я на самом деле не знаю, что он об этом думает. Он опять спускается. Я все заворачиваю назад, думая, как я так распоясался?

В комнату входит отец, встает у двери, морщит лоб и говорит, Гэбри, весь дом пропах марихуяной, и я стараюсь не смеяться на его прононс. В детстве меня всегда тревожили эти его морщинки. Глубокие рубцы, один над другим. Я думал, они появляются оттого, что отец грустит, и гладил его по лбу, надеясь, что разглажу кожу, и тревоги отступят.

Я говорю, прости, тата, серьезно, я ничего не курил, клянусь, просто зашел друг и вернул мою куртку, которую я у него оставил, а он курит траву, вот и воняет.

Отец выходит из комнаты и говорит, ну хорошо, хорошо, я просто говорю, вся квартира запахла теперь и очень трудно перестать, и он спускается. А я повторяю, виноват, виноват, слыша скрип ступеней.

Я спускаюсь, вхожу в кухню и снова повторяю историю, сочиненную для отца. Я не уверен, зачем делаю это. Наверно, хочу, чтобы ему полегчало. Рождество-то было хорошее. Его беспокоит запах, но он все так же читает газету. Я иду в гостиную и пересказываю свою байку маме. Это не действует. Она на ногах, шахматы забыты, глаза холодные и злые.

Где эта куртка? – говорит она. Я хочу ее увидеть, где она?

Я говорю, наверху, мама, я убрал ее в гардероб.

Позже, когда я рассказываю об этом Рексу, он говорит, что в этот момент мне нужно было подняться к себе, взять горсть шмали из пачки и растереть по какой-нибудь куртке у себя в гардеробе. Братан, о чем ты думал? Ну, правда, ты ж не тупой, Снупз, ты видел, что засыпался. Я говорю ему, но, братан, она шла за мной и не собиралась отвязываться.

Покажи мне эту куртку, Габриэл, твердит она, я хочу увидеть эту куртку.

Я говорю, я не стану показывать тебе куртку, мама, и иду наверх, но она идет за мной и говорит, покажи мне куртку, я хочу ее понюхать.