Кто ты, Билли Притти?

Я делаю как сказано, и свет тотчас загорается. Максим воздерживается от комментариев.

Кровать занимает почти всю комнату, и я не понимаю, то ли она такая большая, то ли комната маленькая. Очевидно одно: она очень высокая. С матрасом, периной и одеялом она доходит мне до бедра. Я измеряю ее высоту рукой, как в детстве, когда сравнивала свой рост с ростом Лоры. И тут же сцепляю руки за спиной, заметив полуулыбку Максима.

– Я буду спать на полу, – говорит он.

– Не говори ерунды. Если кто-то из нас двоих и должен спать на полу, то это я. Мне вообще не особо хочется спать.

Я улыбаюсь и, раскинув руки, бросаюсь на одеяло, которое медленно продавливается подо мной. Максим включает телевизор, висящий на стене напротив кровати. И мне все это кажется чудесным.

– А, класс. Обожаю эту песню, знаешь ее?

Я мотаю головой.

– Нет. Как она называется?

– Это Last Chance[9] Маркуса Миллера.

Он несколько секунд напевает слова, потом снова поворачивается ко мне.

– Ты голодная? Хочешь чего-нибудь поесть?

Я не отвечаю, тогда он берет меню и подносит к моим глазам. Сначала я смотрю на цены и только потом на названия блюд.

– Я не голодная…

– Ты ела?

– Нет.

– Тогда возьми что-нибудь.

Я снова смотрю на меню.

– Крок-месье[10].

– Уверена?

– Да.

Он снимает трубку телефона и набирает номер администратора.

– Добрый вечер, я хочу заказать крок-месье в двенадцатый. Спасибо.

И он кладет трубку. Все так просто, однако я не смогла бы этого сделать.

* * *

– Ты спишь?

– Нет, а ты?

Я смеюсь.

– Да, сплю. Я тебе никогда не говорила, что страдаю сноговорением?

– Прости, чем?

– Не заморачивайся.

Снова повисает молчание, и я слышу по его дыханию, что он все еще не спит. Поворачиваюсь на бок и смотрю в ночь сквозь плохо задернутые занавески.

– Почему ты уехала?

– В смысле?

– Билли…

Я тяжело вздыхаю.

– Я была не на своем месте. Вот и все.

– А, значит, у каждого есть какие-то места в этой жизни?

Я поворачиваюсь к нему.

– Если ты этого не понимаешь, значит, точно находишься на своем.

Максим не отвечает. Отводит глаза и устремляет взгляд в потолок. Я жалею, что сказала это, мне больше нравилось, когда он смотрел на меня. Придвигаюсь к нему и осторожно беру за руку. Сразу чувствую, как забилось сердце, и думаю, всегда ли так будет между нами. Всегда ли его рука будет идеально подходить к моей, несмотря на то, что мы выточены не из одного камня и я сегодня как никогда осознаю, что жизнь не предложит нам одинаковых перспектив.

Он поворачивается ко мне, его пальцы высвобождаются из моих и теряются в моих волосах. Он убирает с моего лица прядку, заправляет ее за ухо, повторяет это еще раз и еще, с бесконечной нежностью.

– Что ты будешь делать… я хочу сказать, без Марселя?

– Не знаю.

– Во всяком случае… во всяком случае, я с тобой. Я знаю, по мне не скажешь. Но обещаю тебе, что буду с тобой.

Собираюсь ответить, но что-то подкатило к горлу и не дает произнести ни слова. По щекам текут слезы; я хотела бы их остановить, но это невозможно. И я тихо плачу. Без рыданий.

Максим привлекает меня к себе, его руки крепко обнимают меня. Я не шевелюсь, не сопротивляюсь. Уже почти засыпая, слышу, как он шепчет:

– Билли, что бы ни случилось, я обещаю, для тебя всегда будет место рядом со мной.

Глава 10 2011

Мне 20 лет. Я живу в восьмиметровой комнатушке над ночным магазином, прямо напротив тюрьмы. Это старое историческое здание из красного камня, и, если не знать, трудно поверить, что в нем живет человеческое страдание. Как, в общем-то, и везде.

Мое окно выходит на большой проспект, от шума которого не спасают никакие двойные стекла. Автомобилисты паркуются двойным рядом, чтобы зайти за пачкой сигарет, лотерейным билетом или багетом. Мигают аварийные огни, загорается красный на светофорах, гудят клаксоны, и в конце концов все раздраженно воздевают руки к небу.

Из своего окна, облокотясь на железную решетку, назначение которой – удерживать людские невзгоды, я смотрю на эту нескончаемую суету, и она меня успокаивает. Жизнь никогда не останавливается в больших городах. Иногда мне кажется, что Париж пожирает меня. Но по-настоящему я это понимаю, только когда он меня выплевывает.

Долгие годы в детстве мне хотелось, чтобы потолок моей комнаты был похож на звездное небо. А потом была та неделя, сразу после смерти Марселя. Неделя без потолка, когда я поняла, до чего же горе похоже на бесконечность. С тех пор я больше не ищу звезд, я знаю, что в этом небе их нет.