Кто ты, Билли Притти?

Я вернулась из Лондона три недели назад. Шесть месяцев в конечном счете превратились в целый год. Даррен продолжал давать мне уроки, как будто на карту была поставлена номинация на «Оскар». А я продолжала отплясывать на пропитанном алкоголем ковролине ночных клубов. Продолжала разъезжать в красных автобусах и в черных такси под серым небом. Но перестала ездить на выходные в Париж. Наверно, легче с кем-то расстаться, когда ты уже далеко. Наверно.

Я знаю, какой была бы моя жизнь с Бенжаменом. Мы ходили бы в рестораны по пятницам, в театр – по субботам и к его родителям – по воскресеньям. У нас было бы двое детей, мальчик и девочка. Он дарил бы мне книги на Рождество и уик-энды в Риме на наши дни рождения. Он вынес бы за скобки свою карьеру, пока я не сделаю мою. На террасе кафе занимал бы место в тени, когда еще прохладно. Он говорил бы со мной о тонкостях вина, об искусстве и гастрономии. Рассказывал бы, чем кончился фильм, если бы я засыпала перед экраном. Он сделал бы меня счастливой. Когда я сказала Астрид, что не уверена в том, что делаю, и не знаю, почему я это делаю, она ответила: «Иногда у нас нет другого выбора, кроме неверного». Эта фраза, которую я услышала во второй раз в жизни, с тех пор звучит во мне.

Звонит мой телефон. Это Стефани с ресепшена хочет убедиться, что я еще здесь. Она говорит: «А, тем лучше, для тебя доставили посылку. Не уходи, я сейчас». И вешает трубку.

Минуту спустя посылка уже на моем столе. Это прямоугольная коробка, размером с обувную, в которой лежат смятые страницы журналов. Содержимое наверняка хрупкое, и я беру ее осторожно. И тут один листок привлекает мое внимание. Это статья, подписанная моим именем. Я беру вторую страницу, третью, четвертую. И понимаю, что все эти страницы – мои заметки, мои первые шаги. Я достаю их одну за другой и кладу на стол, пытаясь разгладить. Узнаю заметку о «Доме Бабок-Ёжек», мою первую. Есть и статья о выставке, посвященной Вивиан Майер[35], в центре Помпиду. Кажется, последняя, которую я написала перед увольнением. Всё здесь. На дне коробки обнаруживаю плеер, такой же, как подарил мне Максим в наше первое лето, и несколько аудиокассет в пронумерованных футлярах. Одна уже вставлена в плеер. Я надеваю наушники и жму на “Play”. Крутится кассетная лента, и я сразу узнаю заставку моего подкаста. Звучит мой голос, он какой-то неуверенный, слишком высокий и еще немного запинающийся: это первый выпуск, который я записала. Я жму на кнопку “Stop”, открываю плеер, переворачиваю кассету, включаю. На другой стороне – пятый выпуск. Я роюсь в кассетах, быстро подсчитываю и понимаю, что они все здесь. Все мои выпуски с самого начала. Я заглядываю в коробку в поисках записки, письма, какого-то указания на отправителя, но ничего нет. Никакого объяснения.

Я уже собираюсь закрыть крышку, как вдруг замечаю конверт, приклеенный к ней с внутренней стороны. Конверт с моим именем. Я открываю его и нахожу карточку.

«Билли Притти исчезла однажды в детстве. Но Билли есть. И она будет всегда. Макс».

* * *

Я сижу на террасе кафе с Астрид. Каждым субботним утром мы встречаемся здесь, чтобы позавтракать и подвести итог нашей недели.

– И ты ничего не помнишь? Никаких воспоминаний?

– Нет…

Обмакнув круассан в большую чашку какао, она кусает его. Все стекает по ее подбородку и капает на стол. Она не обращает на это внимания.

– Моя тетя Мартина теряла память на довольно долгое время, – говорит Астрид с набитым ртом. – Она пережила такое потрясение, что спрятала под ковер огромный период своей жизни. Целых два года! Короче, она ходила к гипнотизеру, и вот. Через три-четыре сеанса она все вспомнила. Тебе ведь ничего не стоит попробовать, как ты думаешь?

И вот однажды я так и сделала.

Глава 19 1995

Мне 4 года. Моя мама работает по ночам в барах. Она певица. Поет только на английском, и мне еще невдомек, что это язык, на котором говорят миллионы человек во всем мире. Я уверена, что в ее песнях – секреты, адресованные лично мне, поэтому она использует язык, который сама выдумала и который я одна понимаю. Она на сцене только для меня, даже когда меня нет рядом.

Она еще убирается в больницах, но это не настоящая ее работа. Нет, ее настоящая работа – петь. Она без конца повторяет это мне, чтобы я не забыла. «Когда тебе надо будет заполнять бланки в школе, ты напишешь это, ладно? Это важно, Билли. Слова определяют нашу жизнь».

И я обещаю.

Я не знаю, кто мой отец. О нем никогда не говорят. Честно говоря, даже не помню, спрашивала ли я об этом. Я еще в том возрасте, когда считаешь нормальным все, что происходит в твоей жизни. Мама только сказала мне однажды, что они очень любили друг друга, и я не понимаю, хорошо это или плохо. Потому что еще я знаю, что их роман длился недолго. Он никогда не звонит, и она перестала. Думаю, это тайна, которую я решила не разгадывать. Как бы то ни было, мамы мне хватает.