Кто в армии служил, тот в цирке не смеется

Ура! Матч-реванш был за гипсовой женщиной и её тренером — заслуженным мастером кисточки и пера, трижды «орденопросцем» (дважды не дали) Александром Белозёровым!

Тем же вечером, отодрав от дверного косяка одну металлическую скобу, на которой висел дверной замок, Саня прикрутил её медной проволокой к другой скобе, после чего навесил на них замок и плашку с пластилином. Опечатав дверь, Белозёров закрыл её на внутреннюю задвижку и опустил светомаскировку на окнах. Теперь снаружи было видно, что помещение художки закрыто, опечатано и внутри никого нет. Всё, дело сделано! Саня достал припрятанную банку с растворимым кофе, и они с Мастихином, нагрев в стеклянной банке воду при помощи кипятильника, сделанного из двух бритвенных лезвий, «подняли свои бокалы» за маленькую победу над серыми буднями и армейским дебилизмом.

В то время в полку были очередные «партизанские» сборы, и когда ночью Белозёров вошёл в казарму, то столкнулся с живописной личностью в старой застиранной гимнастерке времен Первой мировой войны, растоптанных сапогах, из которых торчали портянки, и со стаканом портвейна в руке. Личность пыталась навести резкость на окружающие предметы и, близоруко щурясь, беспомощно озиралась по сторонам.

— Тебе чего, служивый? — спросил Саня, двумя руками придержав шатающегося из стороны в сторону «партизана».

— Где тут у вас туалет, товарищ, как вас, тут, ну этот?.. Да! Мне товарищ лейтенант приказал вылить портвейн в унитаз, — пробормотал «партизан», тихонько всхлипнул и рукавом гимнастерки вытер набежавшую пьяную слезу.

— Так давай я выпью, а скажешь, что вылил! — засмеялся Белозёров.

— Нет, по уставу я должен выполнить распоряжение старшего начальника и доложить ему об исполнении.

— О как! Ну что же с тобой делать? Устав есть устав! — Саня развернул «партизана» лицом к туалету и, придав ему коленом в зад необходимое ускорение, напоследок напутствовал: — Ну, Бог в помощь, гвардеец. Выполняй!

Дембель, ну где же ты?!! Я устал ждать…

Как нарушать безобразия?

Здесь вам не тут. Это армия. Мы тут быстро объясним, как в самоволку ходить. И не позволим вам водку пьянствовать и безобразия нарушать.

Из приветственной речи старшины роты молодым солдатам

Был вечер. Капитан Зинчук стоял посреди плаца и озирался по сторонам, когда Александр Белозёров вышел из помещения штаба полка и побрёл к казарме. Шёл он нарочито медленно, чтобы подольше оставаться на улице, потому что уж очень не хотелось в душную казарму, пропахшую потом сотни человеческих тел. Хотелось подольше побыть на свежем воздухе. Он уже увидел Зинчука и хотел обойти его стороной, когда услышал окрик:

— Сержант, ко мне!

Саня, не ускоряя шага, подошёл к капитану. Представляться, как положено по уставу, он не стал, лишь вытащил руки из карманов и остановился. Они глядели друг на друга и молчали. Капитан Зинчук, командир второй роты, не был непосредственным начальником Белозёрова, но по ряду причин оба жутко не любили друг друга. Всего же в полку было четыре роты.

Первую называли «гвардейской», поскольку военнослужащие этой роты всегда и во всём показывали наилучшие результаты.

Вторая рота была «пьяной», неизвестно, делалось это специально или нет, но в ней служили солдаты с фамилиями: Рюмин, Водопьянов, Бутылкин, Виноградов, Хмель, Пивоваров и другие, по мере увольнения в запас и прибытия нового пополнения. Был, правда, солдат Невинный, но и у него было прозвище — Коньяков. И на вопрос молодежи по поводу прозвища всегда отвечали: «Он не винный, а коньяков!» Служил там также рядовой с финской фамилией Пелганнен, родом из Карелии. Из двух лет своей службы полтора года он отсидел на местной гауптвахте за отклонения от уставных требований, основные из которых назывались — пьянка и самоволка! Не хочу обижать фамилию Пелганнен, но не удивлюсь, если она переводится на русский язык как «пьяница», «выпивоха» или, по крайней мере, «хмель». Ещё раз прошу прощения.

Третья рота была «птичьей». И служили там, естественно, Курочкин, Синицын, Птицын, Орлов и другие пернатые.

Четвёртую же роту называли просто «дисбат» из-за драконовских порядков, установленных там старшиной роты. Все так и говорили, что лучше отслужить в настоящем дисбате, чем в четвёртой роте, по сравнению с которой дисбат — просто курорт.

— Почему мне так не везёт, Белозёров, а? — первым нарушил молчание Зинчук. — Заступаю дежурным по полку и не могу выловить ни одного нарушителя. Другой просто встанет посередине плаца, и нарушители сами к нему идут и идут, только оформляй на «губу» да утром докладывай командиру, какой ты исполнительный да бдительный дежурный офицер. А мне, ну хоть тресни, а не везёт! — Он смотрит на Белозёрова, но Саня молчит. — Ну, хоть раз в жизни сознайся, ведь был ты тогда в «самоходе», знаешь же, что я никому не скажу, — пробурчал Зинчук и глазами буравчиками стал сверлить Санину голову