Кто здесь власть? Граждане, государство и борьба за Россию

Если учесть, что политическое образование Натальи проходило на фоне Крыма и Донбасса, неудивительно, что она стала образцовой представительницей электората Путина. Она поддерживает и закон о защите чувств верующих (“Ну, если они собираются в храмах танцевать, то да”, – говорит она), и закон о запрете пропаганды гомосексуализма (“Что они вообще делают в нашей стране? Пусть проваливают с такими мыслями. Пусть едут в Европу”). Она поддерживает ужесточение контроля над интернетом, прежде всего чтобы предотвращать терроризм, но также чтобы душить иностранные элементы, и особенно ее заботит присутствие свидетелей Иеговы в Ярославле (“Зачем они нам? Все эти общества, которые твердят, что люди должны быть свободны, какая у них религия? Они несколько агрессивны”). И, конечно же, она поддерживает Путина.

Чтобы изучить роль эмоций, мы сделали две вещи. Прежде всего, в октябре 2013 года мы опросили около 1200 интернет-пользователей, имеющих хотя бы неполное высшее образование и живущих в 13 российских городах с населением более 1 миллиона человек. В июне 2014 года, после революции на Украине, мы снова задали тем же людям те же вопросы, чтобы проверить, чьи ответы изменились и как. Около 715 человек прошли опрос оба раза²⁴. Мы дополнили его более длинными структурированными интервью, в которых респонденты могли дать более развернутые ответы на наши вопросы.

В этих ответах мы поразительным образом увидели множество элементов мира Арендт в действии: огромное количество людей верило фикциям, создаваемым государственным телевидением, и все сильнее эмоционально привязывалось к руководству, которое рассказывало историю о национальной, объединительной борьбе с историческим и преимущественно надуманным врагом. Более того, как в свое время подчеркивала Арендт, это коллективный процесс, в котором эмоции граждан укрепляются взаимодействием с окружающими и обществом.

Фундаментом этого процесса в России стало телевидение. Хотя не стоит сомневаться, что были “добровольцы” вроде Гребцова, которые приняли аннексию Крыма и войну на Украине близко к сердцу, подавляющее большинство россиян наблюдало за этой войной по телевизору. Согласно данным, собранным российской исследовательской организацией Левада-Центр, которая пользуется большим уважением, большинство россиян получали новости и информацию из единственного источника – телевидения. Вслед за ним шли “друзья и родственники”, которые, вероятно, тоже получали новости из телевидения²⁵. Так что же происходило на российском телевидении? Именно то, что Арендт назвала бы созданием “лживого мира постоянства”.

Наше исследование показало, какое воодушевление в то время испытывало огромное количество россиян вроде Натальи. Одним из индикаторов этого могут служить рейтинги одобрения Путина, которые взлетели с 60 с лишним до 80 с лишним процентов. Этот рост произошел за счет привлечения в ряды сторонников Путина многих из тех, кто до присоединения Крыма был настроен довольно критически. В нашей онлайн-выборке образованных людей до присоединения Крыма Путина поддерживали всего 53 % респондентов. Когда мы попросили тех же людей снова пройти опрос в июне 2014 года, доля респондентов, поддерживающих Путина, увеличилась до 80 %, то есть почти до того же показателя, что и в совокупности населения в целом.

Однако важнее, что рост одобрения шел рука об руку с серьезным сдвигом в отношении к президенту. До Крыма мы спрашивали респондентов, в какой степени они гордятся российским руководством. Ответ был, мягко говоря, не впечатляющий: гордость чувствовали лишь 15 % респондентов. Но после Крыма цифры сильно изменились: теперь целых 37 % респондентов заявили, что гордятся президентом.

Такой же трансформации подверглись и другие эмоции. До Крыма лишь четверть опрошенных заявляла о доверии российской власти, а после Крыма о доверии руководству заявила уже половина той же выборки. Мы также спросили их, возлагают ли они надежды на российское руководство. До Крыма положительно на этот вопрос отвечал лишь примерно каждый пятый. После Крыма – снова почти половина. С негативными эмоциями – злобой и презрением – картина была такой же. До Крыма целых 36 % респондентов заявляли, что злятся на российское руководство, а 22 % респондентов презирали российских лидеров. После Крыма лишь 18 % респондентов заявляли о злобе и 11 % – о презрении к руководству, что вдвое меньше докрымских показателей.

Что было в крымской истории такого, в результате чего Путин превратился из терпимого лидера в человека, которым гордилась, на которого возлагала надежды и которому доверяла почти половина образованных горожан из нашей выборки? Был ли это сам факт успешной аннексии Крыма – или дело не только в нем?