Кубик Рубика

Кашин почему-то вспомнил Патрика; они бы, может быть, так и дружили до сих пор, но, может быть, не стоило тогда так сближаться, причем в буквальном смысле – была какая-то девушка, познакомились с ней где-то и поехали к ней втроем, и, наверное, ей было трудно было выбрать между Патриком и Кашиным, и она решила и не выбирать, и Кашин смотрел Патрику в глаза, чувствуя своим членом член Патрика через какую-то тонкую часть девушкиных внутренностей, и думал, считать это гомосексуальным контактом, или все-таки нет; решил, что нет, но назавтра, когда Патрик, то ли чувствуя, что Кашин о чем-то таком думал, то ли действительно Патрику нездоровилось, стал жаловаться, что у него что-то болит, и, наверное, «она нам с тобой в хуй что-то подсыпала», Кашин подумал, что с Патриком он дружить больше не будет, ну его к черту.

И он не думал о Патрике десять лет, а теперь, когда, празднуя увольнение, отправился на Никитский бульвар, почему-то вспомнил и решил, что вот с Патриком, причем Патриком таким, каким он должен быть сейчас, десять лет спустя, то есть почти уже незнакомым, ни во что не вовлеченным, – с ним ему сейчас было бы веселее гулять по этим барам.

Никитский бульвар, и еще кусочек Большой Никитской, если заворачивать с бульвара к Кремлю – это такой спектакль какого-то модного режиссера-новатора, то есть без сцены, без занавеса, а актером может стать каждый желающий. Сюжет – ресторанная жизнь семидесятых, то ли ЦДЛ, то ли ВТО, то ли безымянный провинциальный кабак, как в «Утиной охоте» или в безымянном же фильме про красивую жизнь, которая на самом деле некрасивая. Весь сюжет вынесен в контекст – кто с кем пришел, кто к кому пересел, кто с кем подрался, и такой Михаил Круг – «ты проходишь через весь зал, бардак молчит, Галька роняет поднос, а ты садишься ко мне на колени, и я плыву».

В этом спектакле постоянно участвовало несколько сотен человек, у этих сотен происходил какой-то загадочный взаимный обмен словами, привычками, ценностями – такая совсем маленькая субкультура, прибежище любителей казаться, а не быть, и напрасно госбезопасность выискивала в этих прокуренных помещениях намеки на что-то политическое, напрасно нашисты перед выборами резервировали заранее половину столиков, чтобы потом кричать «Этот кабак за президента», распугивая официантов, и напрасно ОМОН, зачистив Болотную, на обратном пути громил и веранды Никитского бульвара, – ну да, кто-то с Болотной или с проспекта Сахарова шел и на Никитский, но это ведь то же самое, что спускаться в метро; виновато ли метро, что в нем ездят политические неблагонадежные граждане? Да и не такие неблагоднадежные – это ведь на Никитском решили согласиться с мэрией и не ходить митинговать на площадь Революции? «Этот кабак за президента», – для такого ведь и нашисты не нужны, по крайней мере, в самые важные моменты, а неважные и сами по себе неважны.

XL

Поколение новых дворников и новых сторожей из уволенных журналистов – да, наверное, оно все еще возможно, но для этого их надо увольнять не из редакций, а из социальных сетей, потому что социальные сети сейчас – это и церковь, и парламент, и театр, и «обчество», в глазах которого создаются и уничтожаются репутации, иерархии и все на свете. Из социальных сетей Кашина никто пока не увольнял, и поэтому его так и называли до сих пор «журналист Кашин», и с таким титулом дворником стать не получалось, а получалось только тихо напиваться, наблюдая, как модный литературный критик дерется с модным поэтом, а высокопоставленный чиновник за соседним столом объясняет, вероятно, не вполне совершеннолетней спутнице, что не мы такие, а жизнь такая.

Вечерами в те дни он ходил в Молочный переулок к знакомой курице. «Курицы» – это была такая адская межрегиональная забава во «Вконтакте». «Курицы Калининграда», «Курицы Челябинска», даже «Курицы Махачкалы», пользователи собирали в этих пабликах такое облачное досье на сотни разных девушек, фотография и пояснение – такая-то такая-то, я ее снял однажды на дискотеке, дает за бутылку пива, сосет плохо. Это все может быть неправдой, девушка живет и ничего такого о себе и сама не знает, мирно собирается замуж, и тут раз – подростки во дворе смеются при встрече, ха, мол, та самая телка из «Куриц». Пару раз в новостях мелькало – девушка покончила с собой после публикации в паблике про «куриц». В советской России папарацци (что самодеятельные, что профессиональные) охотятся на слабых и беззащитных, а не на сильных и влиятельных. При этом буквально под ногами валяется идея самого скандального, самого радикального, самого интересного таблоидного проекта или хотя бы статьи, которой, впрочем, не будет никогда, и дело даже не в Роскомнадзоре – нет, читатель сам будет махать руками и кричать, что так нельзя, что это неприлично, некрасиво и недопустимо. И я тоже никогда за такое не возьмусь, потому что ладно убьют (а за такое и, может быть, только за такое у нас как раз могут убить), так ведь и не пожалеет никто, когда убьют. «Сам виноват».

XLI