Куджо

Вик позвонил в гостиничную доставку еды в номера, заказал горячий сэндвич с копченой говядиной на ржаном хлебе и две бутылки «Туборга». Повесил трубку и повернулся обратно к Роджеру. Роджер сидел, уставившись в телевизор. Тарелка с недоеденным сэндвичем покачивалась на его объемистом животе, а сам он плакал. Сперва Вик подумал, что ему показалось. Наверняка показалось. Но нет, Роджер действительно плакал. Отблески цветного экрана отражались в его слезах яркими бликами.

Вик на секунду застыл в нерешительности, не зная, что делать: подойти к Роджеру или сесть на другом конце комнаты и уткнуться в газету, притворившись, что он ничего не заметил. Но тут Роджер повернулся к нему, и Вик увидел его лицо – открытое, растерянное, беззащитное, точь-в-точь как у Тэда, когда тот падал с качелей или разбивал коленки, споткнувшись на улице.

– Что мне делать, Вик? – хрипло спросил он.

– Родж, ты о чем…

– Ты знаешь о чем.

Трибуны бостонского стадиона взорвались ликующим ревом. «Ред сокс» выиграли первый иннинг.

– Не раскисай, Роджер. Ты…

– Все рушится, и ты сам это знаешь, – сказал Роджер. – Рушится и воняет, как тухлые яйца, пролежавшие неделю на солнце. Мы, конечно, еще трепыхаемся и пытаемся что-то изобразить. За нас Роб Мартин. И этот беглец из дома престарелых актеров. И ребята из «Саммерс маркетинг», раз мы им платим. Все за нас, кроме тех, кто действительно что-то решает.

– Еще ничего не решилось, Родж.

– Алтия не понимает, как все серьезно, – сказал Роджер. – Да, я сам виноват. Побоялся сказать ей правду. Но ей нравится в Бриджтоне, Вик. Очень нравится. И девчонки… у них школа, подружки… и озеро летом… они совершенно не представляют, что их теперь ждет.

– Да, это страшно. Я даже спорить не буду, Родж.

– А Донна знает, как все паршиво?

– По-моему, сначала она решила, что это просто большой прикол. Но теперь начала понимать.

– И все же она никогда не любила Мэн, как любим его мы.

– Поначалу, наверное, да. Но теперь она придет в ужас, если я ей скажу, что нам придется вернуться обратно в Нью-Йорк.

– Что мне делать? – повторил Роджер. – Я уже не мальчишка. Тебе тридцать два, Вик, а мне через месяц исполнится сорок один. И что мне делать? Рассылать резюме? Думаешь, Уолтер Томпсон примет меня назад с распростертыми объятиями? «Роджер, мой мальчик. Я сохранил за тобой место. Не брал никого, ждал тебя. Можешь прямо сейчас приступать к работе». Прямо так вот и скажет?

Вик в ответ лишь покачал головой, но Роджер уже начал его раздражать.

– Раньше я просто злился. Я по-прежнему злюсь, но теперь еще и боюсь. Очень сильно боюсь. По ночам я не сплю и пытаюсь представить, как все будет… потом. И будет ли что-то вообще. Я не знаю. Ты, наверное, думаешь: «Роджер сгущает краски». Ты…

– Никогда так не думал, – быстро проговорил Вик, очень стараясь, чтобы его голос не прозвучал виновато.

– Не скажу, что ты врешь, – произнес Роджер, – но мы с тобой долго работаем вместе, и я знаю ход твоих мыслей. Даже лучше, чем ты себе представляешь. В любом случае я тебя не виню. Но есть колоссальная разница между тридцатью двумя годами и сорок одним годом, Вик. В промежутке между этими двумя датами из тебя выжимают все соки.

– Слушай, еще не все потеряно. У нас есть хорошие шансы…

– Знаешь, было бы здорово взять с собой в Кливленд пару дюжин коробок этих самых «Малиновых колючек», – перебил его Роджер. – И когда нам объявят, что мы им больше не нужны, можно будет нагнуть их обоих и засунуть им эти чертовы хлопья… сам знаешь куда.

Вик хлопнул Роджера по плечу.

– Я понял, да.

– А что ты будешь делать, если мы лишимся контракта? – спросил Роджер.

Вик уже думал об этом. Рассмотрел все варианты, со всех возможных сторон. Вполне можно сказать, что он все обдумал еще до того, как Роджер нашел в себе силы задать этот вопрос.

– Если мы лишимся контракта, я буду работать как проклятый, – сказал Вик. – По тридцать часов в сутки, если потребуется. Если надо будет набрать шестьдесят мелких заказов взамен большого заказа от Шарпа, я их наберу.

– И убьешься в процессе.

– Может быть, – сказал Вик. – Но ты сам говорил, помирать – так с музыкой.

– Я тут прикинул, – неуверенно сказал Роджер. – Если Алтия устроится на работу, мы сможем выплачивать ипотеку за дом еще год. Может быть, за год удастся найти на него покупателя. А при такой ставке лучше бы найти раньше.

Вик внезапно почувствовал, что еле сдерживает себя. Ему очень хотелось рассказать Роджеру обо всем, что случилось. Об этой пакостной черной мути, в которую вляпалась Донна из-за своей странной потребности притворяться, будто ей по-прежнему девятнадцать. Он даже слегка разозлился на Роджера, счастливо и беспрекословно женатого пятнадцать лет. На Роджера, у которого есть прелестная, тихая, верная Алтия (Вик удивился бы, если бы узнал, что Алтия Брекстон хотя бы задумывается об измене), на Роджера, который совершенно не представляет, что это такое, когда вокруг рушится все и сразу.

– Слушай, – сказал он. – В четверг я получил письмо с дневной почтой…

Раздался легкий стук в дверь.