– А ваш предок, установивший закон о том, что наследник обязан быть обручён, – невыразительно прокомментировал Алексас, – не подумал, что найдутся опекуны, которые воспользуются этим условием в корыстных целях?
– Во времена Лиарана Нормана закона о том, что на обручальном и брачном договорах обязана стоять подпись опекуна, ещё не было, Кармайкл-энтаро, – сказал Орек, неторопливо перебирая по столу длинными пальцами музыканта. – Если на то пошло, тогда и договоров этих не было. Законными считались любая помолвка и любой брак, устно заверенные дэем при свидетелях, и посему проблем подобного рода у Норманов не возникало. Но позже Бьорки изменили законы, а Мастера Адамантской Школы, без которых титул не передать, не стали менять правила наследия в нашем роду, установленные одним из них, – голос герцога звучал низко и хрипло, словно песня расстроенного инструмента. – Я не помню, как препятствовал помолвкам Лео. Лишь сейчас, как и мои племянники, понимаю, что делал это не по своей воле. Я знаю, чего хотела Кэйрмиль и те, кто за ней стояли, и не желаю, чтобы их планы осуществились. Пока мы ещё не разведены, через меня Кэйрмиль может претендовать на титул, и мне омерзительна одна мысль об этом. Я хочу, чтобы Лео стал герцогом Броселианским сейчас, а не через шесть лет. Естественно, я останусь его помощником, поскольку он ещё юн. Но мне будет спокойнее, когда он займёт место, для которого рождён, и Кэйрмиль не сможет иметь никаких притязаний на то, что принадлежало моей сестре.
– Прекрасные лэн, с которыми Лео в своё время почти заключил договор, очень оскорбились, что дядя счёл их недостойными титула герцогини Броселианской. Их семьи оскорбились не меньше, так что о возобновлении переговоров не может быть и речи. Особенно когда до церемонии осталось два дня, – подхватила Лавиэлль. – Взять первую попавшуюся девушку, чтобы она просто сыграла роль невесты Лео, мы не рискнём, ведь обручальный договор расторгается лишь по обоюдному согласию сторон. Мы не хотим дать какой-нибудь плутовке возможность стать герцогиней или разболтать всему свету о нашем обмане, или платить ей громадную неустойку, чтобы она отступилась от притязаний на Лео. К тому же я настаиваю, что девушка должна быть достаточно красива, умна и принадлежать к знатному роду, дабы не уронить честь Норманов и не вызвать у Мастеров подозрений, что мы жульничаем. Поскольку Лео открыл, что Таша-лэн, наверное, последняя представительница рода Морли…
– Шейлиреар не охотится за потомками мятежных родов, не имевшими никакого отношения к непокорным, – вставил Леогран, опережая возражения. – В нашей провинции о Морли осталась только добрая память. Принять в семью одну из них, даже без отобранного у неё титула и наследия – честь. Естественно, формально мы представим вас по фамилии отца, Таша-лэн. Просто шепнём словечко кому нужно, попросив сохранить ваш секрет в тайне.
– Это может остаться тайной, только если не покинет пределов этой комнаты, – вымолвила Таша, чувствуя, как от напора троих Норманов разом голова её начинает идти кругом. – И то вряд ли.
– Вам нечего бояться. С тех пор, как восстание закончилось, не было ни одного случая, чтобы Его Величество карал родственников мятежников просто за то, что в их жилах течёт та же кровь.
– Ни одного случая, о котором вы знаете. Или все знают, – молвил Алексас ядовито, взъерошившись, как сердитый пёс. – Сколько людей могли бесславно исчезнуть среди ночи, тихо похищенные кеарами?
– Я
– О, стало быть, все дети, умершие Кровеснежной ночью, просто не были невинными?
Таша почти не слушала. Какая-то часть её – та же часть, что очень, очень давно мечтала о балах и дальних странствиях – вдруг пугающе отчётливо увидела её, Ташу, на светском приёме. Рядом с герцогом. В бархате и драгоценностях, окружённую сиятельной толпой; такой, какой её всегда хотела видеть мама…
Понимание, зачем её на самом деле привели в Пвилл, щёлкнуло в голове последним куском мозаики, лёгшим на почти готовое панно, позволив наконец увидеть цельную картину.
– Нам с отцом и братом нужно обсудить ваше предложение наедине.
Она сказала это неожиданно властно. И поднялась из-за стола, чтобы проследовать к выходу из зала, не спрашивая ни разрешения Норманов, ни одобрения «брата» и «отца». У неё не было ни сил, ни терпения что-либо спрашивать: всего этого хватило лишь на то, чтобы прошагать до дверей в синий коридор и отойти по нему подальше от столовой, избегая подслушивания.
– Вот почему мы в Пвилле, – когда шаги Алексаса и шелест фортэньи Арона почти приблизились к её спине, сказала Таша, глядя в серое небо за окном: погода за ночь успела испортиться. – Он вёл меня именно к этому.