Кулинарная битва

Его ласковая, снисходительная похвала – это вовсе не то, что ей сейчас нужно. Ей срочно необходима чашка настоящего крепкого кофе. Стоящая перед ней остывшая бурда ей сейчас не поможет. И от черствого вчерашнего пирога тоже проку мало. Чтоб выбить из ее больной головы круговерть мрачных мыслей, нужно что-то куда более соблазнительное. К тому же в опустевшей кухне от мрачных мыслей ей не избавиться. Если бы не Мари-Лаура с ее нескончаемым потоком «Кислого Сити» – или что там барменша ей подливала? – Аманда бы в «Мими», скорее всего, не поехала. И Энди бы за порог не вышел, когда дверь сама по себе распахнулась. А там уж ноги сами ее в кухню внесли. В этом Аманда готова была поклясться.

Энди был такой хороший, такой ласковый. Про «Войны» все понимал. Сказал, что нервничал, поэтому и она призналась:

– Я тоже. Все из-за камер – наставили их повсюду.

Он похлопал по кухонному разделочному прилавку. Она туда запрыгнула, а он в это время последние кастрюли расставлял. А потом, когда он возле нее прислонился и говорил что-то, казалось, что они в машине, когда друг на друга не смотришь.

– Ты почему их пригласила? – Он смотрел на нее и улыбался. – Ты же с камерами не в ладах.

– Я про камеры вовсе не думала. Понимаешь, когда телевизор смотришь, камеры-то не видишь. – Она и сама слышала, как глупо звучит ее объяснение.

Они оба рассмеялись. Только он не над ней смеялся, ей это было сразу понятно.

– Просто на людей смотришь, представляешь, как эти люди живут. И все так ярко, как будто они что-то очень важное делают.

– По-моему, это камеры их так снимают, – сказал Энди, и она подумала, что уже второй человек в тот вечер заставил ее задуматься, что будет, когда все это кончится.

– Может быть, камеры на что-то важное вдохновляют. – Ей больше не хотелось про это разговаривать, и она сменила тон: – По крайней мере, у меня останется моя дурацкая стрижка.

– Мне нравится твоя дурацкая стрижка. – Он, как в прошлый раз, погладил ее по затылку. На нее уже сто лет так никто не смотрел и никто так до нее не дотрагивался. От его прикосновения все сразу встало на свои места, и почему-то оказалось важным, что сейчас так спокойно и просто ей именно здесь, в «Мими», где давным-давно не было ни спокойно, ни просто.

Если бы он снова не дотронулся до ее затылка…

Как хорошо было бы про это потом вспоминать, если бы не Мэй и не все, что потом случилось. Если бы ее не мутило от происшедшего, если бы не казалось, что она предала всех, кого любила, и если бы она сама не понимала, что ничьей любви не достойна. Если бы, когда она сражалась с Фрэнком за жизнь, о которой отчаянно мечтала, их давние жаркие ссоры не доказали, что она не в состоянии понять, чего хочет и что ей нужно. И если бы, убегая от Мэй и Энди на глазах у Сабрины, она не чувствовала, что хочет исчезнуть не просто из «Мими», а вообще исчезнуть. С лица земли.

Ей нужно выпить кофе у Патрика. Он-то пока, слава богу, не знает о том, как унизила ее Мэй. И нужно съесть одну из его восхитительных глазированных масляных булочек.

Отличный план. Был бы отличный. Если бы по дороге к Патрику не пришлось проехать «Мими». Там-то она и увидела, что ее уже стерли с лица земли.

Пятнадцатилетней девчонкой она нарисовала на стене «Мими» курицу. Год за годом с ее хохлатки постепенно облупливалась краска. Теперь она со стены «Мими» исчезла. Маленький домик свежевыкрашен все в тот же кирпично-красный цвет, и кто-то – господи, да это же Кеннет! – выводит слово «Мими» на стоящем у входа белом щите новой вывески.

Аманде хотелось немедленно провалиться сквозь землю. Сейчас она нажмет на газ, уедет отсюда и никогда не вернется. Нет, лучше она на полном ходу врежется в «Мими» и к чертовой бабушке все разрушит.

Она невольно притормозила, Кеннет поднял глаза, и тут Аманда опять рванула вперед с такой скоростью, на какую только была способна ее старенькая развалюха. Оставила позади кофейню – сюда она больше никогда не вернется, – пронеслась по главной улице и повернула к «Фрэнни».

Она ехала, зло дергая машину на поворотах. Внутри у нее кипело. Наверняка это дело рук Мэй. Но мать с Энди тоже не могут не знать о том, что сотворила ее сестрица.

Вот, оказывается, что Мэй имела в виду, когда вчера вечером сказала ей про расплату.

Вывеска с ее курочкой давным-давно была неотделима от «Мими». Все уже даже думать забыли о том, как она появилась. Это был один из лучших цыплят Аманды, самая любимая ее курочка. Аманда тогда рисовала вывеску и думала о Мими. Видно, потому хохлатка вышла похожей на основательницу ресторанчика: смелой, решительной, честной. Тогда у Аманды впервые получился не просто рисунок, а настоящий характер. С курочки Мими начались и все остальные ее цыплята. А теперь курица-прародительница, курица-матриарх исчезла.

Та курочка была частью самой Аманды. Так что Мэй не хохлатку закрасила – она Аманду из «Мими» вычеркнула. Будто ее вовсе никогда не существовало.