Культура и империализм

Считается, что высокий век империализма начинается с конца 1870-х, но в англоговорящих областях, как это убедительно показано в увлекательной книге Энгуса Калдера «Революционная империя» («Revolutionary Empire»), он начался семью столетиями раньше. Папа уступил Ирландию Генриху II Английскому в 1150-х годах, который сам появился в Ирландии лишь в 1171 году. С тех пор в отношении Ирландии существовало на удивление стойкое отношение как к местности, населенной варварами и дегенератами. Эту историю изучали и документировали современные историки и критики, среди прочих — Симус Дин, Николас Канни, Джозеф Леерсон и P. Н. Лебоу (Lebow). В ее создание немалый вклад внесли такие выдающиеся фигуры, как Эдмунд Спенсер и Давид Юм.

Таким образом, Индия, Северная Африка, Кариб-ский регион, Центральная и Южная Америка, многие районы Африки, Китай и Япония, архипелаги Тихого океана, Малайзия, Австралия, Новая Зеландия, Северная Америка и, конечно же, Ирландия принадлежат к одной группе, хотя по большей части их рассматривали по отдельности. Все они еще задолго до 1870 года стали причиной раздора либо между различными местными группами сопротивления, либо между самими европейскими державами. В некоторых случаях, например в Индии и в Африке, обе линии борьбы против внешнего господства существовали задолго и до 1857 года, и до разнообразных европейских конгрессов по Африке в конце века.

Проблема здесь в том, что вне зависимости от того, где проводить границу высокого империализма — того периода, когда почти каждый в Европе и Америке был уверен, что служит высокому цивилизаторскому и коммерческому делу империи, — империализм как таковой представляет собой несколько столетий заморских завоеваний, алчности и научных исследований. Для индийца, ирландца или алжирца дело обстоит так, что на его земле господствует и господствовала прежде чужая держава, будь то либеральная, монархическая или революционная.

Но европейский империализм эпохи модерна представляет собой тип заморского доминирования, который конститутивно, радикально отличается от всех прежних форм. Масштаб и размах доминирования составляют лишь часть этого различия, хотя, конечно же, ни Византия, ни Рим, Афины, Багдад, Испания и Португалия XV—XVI веков не держали под своим контролем столь обширных территорий, как Британия и Франция в XIX веке. Более значительное различие состоит, во-первых, в длительности неравенства в силе и, во-вторых, в масштабе организации силы, которая повлияла на детали, но не на общие контуры жизни. К началу XIX века Европа начала процесс индустриализации экономики (с Британией во главе этого процесса); изменились феодальные и традиционные структуры землевладения; установились новые меркантилистские модели заморской торговли, морской мощи и колониальных поселений; буржуазная революция вступила в свою победную стадию. Все эти новации дали Европе дополнительную власть над ее заморскими владениями, профиль осуществления и даже устрашения властью. Ко времени начала Первой мировой войны Европа и Америка подчинили себе большую часть земной поверхности.

Это случилось по многим причинам, которые целая плеяда систематических исследователей (начиная с таких критиков империализма в его наиболее агрессивной фазе, как Гобсон, Роза Люксембург и Ленин) усматривала по большей части в экономике и неких неясно охарактеризованных политических процессах (в случае Йозефа Шумпетера, также психологически агрессивных). Развиваемая мной в этой книге теория состоит в том, что во всем этом весьма важную, поистине необходимую роль сыграла культура. В самом сердце европейской культуры в течение многих десятилетий имперской экспансии лежал безудержный и неослабевающий европоцентризм. Он аккумулирует опыт, территории, народы, истории, — он их изучает, классифицирует, верифицирует и, как выражается Калдер, дает «европейским деловым людям» власть «мыслить масштабно».* Но он также подчиняет их за счет того, что изгоняет их идентичности из культуры и даже из самой идеи белой христианской Европы как бытие низшего порядка. Этот культурный процесс следует рассматривать как существенный, определяющий и мотивирующий контрапункт к экономической и политической машинерии в материальном центре империализма. Эта европоцентричная культура неустанно кодифицирует и обозревает все в не-евро-пейском или периферийном мире, причем столь подробно и основательно, что лишь немногие моменты остаются без внимания, немногие культуры еще не изучены, немногие народы и пятна земли не востребованы.