Культура и империализм

ваться неизменным, вне зависимости от того, является ли последний белым или нет. Увы, нативизм подкрепляет это различие, даже если дает новую оценку более слабому или подчиненному партнеру. И зачастую это ведет к неотразимым, но тем не менее демагогическим утверждениям относительно прошлого туземцев, их нарратива или реальности, которая стоит вне мирского времени. Нечто подобное можно видеть в таких событиях, как негри-тюд Сенгора, движение растафари, проект гар-веитов по возвращению американских чернокожих «назад в Африку»¹²³ или переоткрытие разного рода неоскверненных доколониальных сущностей в исламе.

Помимо глубокого чувства обиды (ressentiment) в нативизме (так, например, влиятельный иранский исследователь Джалал Али Ахмад в своей работе «Occidentosis», опубликованной в 1978 году, винит Запад чуть не во всех грехах мира), есть еще две причины отвергать или по крайней мере еще раз переосмыслить предприятие нативизма. Говорить, как это делает Дин, что он непоследователен и тем не менее благодаря отрицанию политики и истории героически революционен, — означает, как мне кажется, принимать нативистскую позицию будто бы есть лишь один путь сопротивления — национализм деколонизации. Но отчетливо видны его пагубные последствия: принять нативизм — означает принять также и последствия империализма, расовые, религиозные и политические разделения, им порожденные. Оставить исторический мир исламу или католицизму ради метафизики сущностей вроде негри-тюда, «ирландскости» — значит предпочесть истории эссенциализацию, которая способна только натравить людей друг на друга. Если движение обладало широкой поддержкой в массах, подобное забвение секулярного мира зачастую вело к своего рода милленаризму или же вырождалось в мелкотравчатое локальное сумасшествие, в бездумное приятие стереотипов, мифов, вражды и традиций, порожденных империализмом. Вряд ли подобные программы — именно то, о чем мечтали сторонники движения сопротивления.

Для лучшего аналитического понимания этого полезно посмотреть на анализ тех же проблем, проделанный теперь уже в африканском контексте: сокрушительная критика негритюда Воле Шойинкой (Wole Soyinka),¹²⁴ опубликованная им в 1976 году. Шойинка отмечает, что концепция негритюда — это второй, подчиненный термин в оппозиции «европейцы против африканцев», который «усвоил диалектическую структуру европейской идеологической конфронтации, но унаследовал и сами компоненты ее расистского силлогизма».* Так, европейцы аналитичны, тогда как африканцы «неспособны к аналитическому мышлению. А потому африканец не слишком развит», тогда как европейцы именно высоко развиты. А в результате, согласно Шойинке, негритюд сам себя поймал в ловушку того, что поначалу было по большей части оборонительной ролью, даже несмотря на жесткие акценты, гиперболизированный синтаксис и агрессивную стратегию... Негритюд оставался в рамках предустановленной системы европоцентричного интеллектуального анализа человека и общества и попытался переопределить африканца и его общество в этих экстерна-

idc

лизированных терминах.

Мы остаемся с парадоксом, который формулирует сам Шойинка (при этом он имел в виду Фанона), что преклоняться перед неграми — столь же «нездо-

* Soyinka Wole. Myth, Literature and the African World. Cambridge: Cambridge University Press, 1976. P. 127. См. также: Mudimbe. Invention of Africa. P. 83—97.

** Ibid. P. 129, 136.

ровая» позиция, как и поносить их. И коль скоро на ранних стадиях нативистской идентичности невозможно избежать воинственности и агрессивности (они всегда имеют место: ранняя поэзия Йейтса посвящена далеко не только Ирландии и «ирландско-сти»), было бы весьма полезно встать вне этих рамок, не попадаясь в ловушку эмоционального само-потакания и восхваления чьей-либо идентичности. Такова первая из возможностей раскрытия мира, который вовсе не состоит из непримиримых сущностей. Вторая возможность — это возможность универсализма, свободного от зашоренности или предвзятости, которая строится на том, что у всех людей есть лишь одна-единственная идентичность, что все ирландцы — это всего лишь ирландцы, индийцы — индийцы, а африканцы — всего лишь африканцы, и так далее ad nauseam.'²⁵ Третья, и наиболее важная возможность, выводящая нас за пределы нативизма, не требует отречения от национальности, но означает понимание того, что локальная идентичность не исчерпывает ситуации и потому не боится ограничить кого-либо пределами его собственной сферы со всеми ее ритуалами принадлежности, неотъемлемым шовинизмом и сдерживающим чувством безопасности.