В 2011 году церковники еще были смиренны, национал-социалисты еще были маргинальны, закон об оскорблении чувств верующих еще не был принят, а за классику в России уже шли кровопролитные бои. Таксисты, музыковеды и многочисленные преподаватели многочисленных творческих вузов уже готовы были распять Дмитрия Чернякова, который «надругался» над «Русланом и Людмилой» в Большом театре. Просто у них не было подходящего закона. Вот и параллельно с судебным процессом над «Тангейзером» некие околотеатральные активисты написали письмо Путину с требованием немедленно запретить оперу «Пиковая дама» в постановке Льва Додина, ибо она «не соответствует замыслу композитора». А вскоре после процесса филологи из научно-исследовательского Института им. Дмитрия Лихачева разработали каноны, согласно которым надо ставить классику. На эти каноны можно было бы, конечно, не обращать никакого внимания, но упомянутый институт официально является экспертным институтом Министерства культуры, и финансирование тех или иных театров и постановок теперь в значительной степени зависит от того, насколько «каноничной» будет сочтена та или иная версия того или иного хрестоматийного текста.
Эту сакрализацию художественных форм и превращение классиков в иконы, на которые надо молиться по жестко установленным правилам, при всем желании не удается поместить в привычную схему «светское государство versus религиозные мракобесы». Тут налицо симптом какой-то иной болезни, которой не сразу найдешь название.
Что это, в самом деле, за странное общество, в котором ностальгия по советскому (атеистическому) прошлому соседствует с усилением роли православной церкви, православная церковь встает на защиту не замеченного в любви к православию немецкого композитора, а главными воинами русского «джихада» на Украине оказываются чеченские ваххабиты? Идеология этого общества только кажется цельной и монолитной. На самом деле никакой идеологии нет. На нее в нынешней России не могут претендовать ни какая бы то ни было религия, ни идеалы социализма, ни внятный национализм, ни даже имперская идея. Но общий вектор движения все же очевиден.
То, что происходит в стране, можно назвать
Иногда охранители по ошибке забегают в чужой департамент (например, из церкви в театр) и с удовлетворением обнаруживают, что там и без них охранителей – пруд пруди.
На каждом конкретном участке фронта сражение пока еще может быть ненадолго выиграно. Но в целом исход войны – а происходящее вполне можно назвать гражданской войной, просто пока не стреляют на улицах, хотя некоторых уже расстреливают – боюсь, решен. Общество в начале 1990-х сделало резкий модернизационный рывок, и вот все, кто не вписался в его крутые и порой опасные повороты, теперь берут реванш под разными лозунгами и разными предлогами.
Россия вряд ли превратится в клерикальную державу, в ней вряд ли может окончательно восторжествовать идеология нацизма, да и к социалистическому прошлому ее вернуть уже, мягко говоря, затруднительно. Что же будет? А вот то и будет – липкое, вязкое месиво из ретроградных идей самых разных оттенков и мастей. Постепенное, но неуклонное превращение страны (и особенно ее культуры) в полуазиатскую консервативную провинцию. Ползучая революция посредственности, порой не имеющей внятной идеологии, но почти всегда имеющей общие эстетические пристрастия. Именно с их помощью проще всего выразить общий, разлитый в воздухе запрос на консервативные («вечные») ценности.
Вы можете негодовать по поводу Ленина, презирать Николая II, не почитать Иисуса Христа сыном Божьим, но Пушкину-то, Пушкину с Чайковским, Гоголем и Львом Николаевичем Толстым (а заодно Вагнером и Верди) нельзя же не поклоняться! Их-то, дорогих и любимых, мы не отдадим на поругание современным интерпретаторам. С этим в России согласны не только монархисты, сталинисты, православные и мусульмане, но даже многие либералы.
«Вагнер, как вполне брутальный немец, если бы встретил режиссера Кулябина, то убил бы его на месте! За свои слова я отвечаю!» Это, предварительно поругав Владимира Путина, сказал о Кулябине на «Эхе Москвы» яростный борец с нынешним режимом Михаил Веллер.