Культура Zero. Очерки русской жизни и европейской сцены

Вслед за театральными иллюзиями и клише Фабр покусился на жизненные иллюзии. Второй спектакль, к которому, безусловно, восходит «Гора Олимп», – это, конечно же, «Оргия толерантности» (2009), эксцентрическая круговерть, отсылающая разом к сексуальному разгулу в духе маркиза де Сада и к пированию в стиле петрониева «Сатирикона». Артисты в «Оргии» метафорически совокуплялись с сумкой Louis Vuitton и метафорически же соблазняли диван Chesterfield, устраивали фотосессию со Спасителем, которому рьяный дизайнер пытался как-то покрасивее вложить в руки крест, весь этот шабаш достигал апогея в сцене сюрреалистических деторождений. Три беременные женщины, взгромоздившись на магазинные тележки, в муках – с криками и стонами – разрешались от бремени, и из их лона появлялись на свет средство для чистки унитаза или увесистый кусок ветчины. А потом все вместе кружились в этих самых тележках под «Сказки Венского леса».

В «Горе Олимп» на место обывателей заступают мифологические персонажи. Но выясняется, что они ничем не лучше нас с вами. А если смотреть правде в глаза, так, пожалуй, и похуже. Все их великие установления, вся их доблесть, весь их героизм и вообще вся почитаемая ныне «классика» – это всего-навсего закрасивленная дикость. Собранные в одну длинную череду античные мифы вызывают не священный ужас, а банальную оторопь. Кровосмешения, дето– и матереубийства, расчлененки, гекатомбы, человеческие жертвоприношения, совершаемые героями при попустительстве, одобрении и прямом соучастии богов, – вот она, ваша прекрасная античность. Ахиллы, Аяксы, Одиссеи, живущие иллюзиями о славе и мужской доблести, так же похожи на героев, как на кровавых мясников. Куски мяса тут разбросаны повсюду. Артисты вытаскивают их из-за пазухи, бьют ими себя в грудь, складывают их на белую простыню, пропитывают кровью тоги и саваны. Оргия толерантности продолжается, только теперь она становится кровавой. Всех можно убить, со всем можно совокупиться. Даже с цветочными кустами. Артисты Фабра почти всегда обнажены и почти всегда готовы к сексуальным утехам. Даром, что ли, на его Олимпе всем заправляет глумливый Дионис.

«Mount Olympus» – это, конечно же, парафраз «Paradise Now» знаменитого The Living Theatre. Но Фабр не просто протягивает руку авангарду 1960-х, он идет дальше. Авангард 1960-х отстаивал свободу с истинно звериной серьезностью. Фабр показывает, как закабаляет человека сама свобода. Как он становится ее заложником. Отчасти эта мысль звучала уже в поставленном в 1969 году «Дионисе-69» Ричарда Шехнера, но то было лишь предвестие, предчувствие угрозы. А Фабр ставит диагноз. Его Дионис – не просто бог. Он истинный повелитель мира сего. Он главнее Зевса и хитрее Гермеса. В нем обаяние шабаша, убийственная ирония, самоубийственная мизантропия, завораживающая энергетика и опасная амбивалентность.

На заре кинематографа великий Гриффит поразил мир «Нетерпимостью», наглядно и эстетически ошеломительно показав, сколь губительна для человечества – для его истории и морали – эта самая intolerance. Прошло почти столетие, и толерантность наконец взяла свое. Человек не только не должен стесняться своих непристойных позывов – он должен, даже обязан подчиняться им. И чем чаще, чем истовее, чем самоотверженнее, тем героичнее. Толерантность стала европейским символом веры. Тотальным психозом. Об этом Фабр рассказал нам в своей «Оргии толерантности». А в «Горе Олимп» он показал, как передовое европейское сознание сомкнулось с кровавой и героизированной архаикой.

Он смеется над мачизмом античных сюжетов, где боги и герои то и дело меряются детородными органами. И вот его хрупкая Электра выходит на сцену, а меж ног у нее болтается член-муляж: женское естество принесено в жертву законам маскулинного мира.

Но точно так же он смеется над феминизмом нашего времени. И вот на сцену выходит мужеподобная Клитемнестра, загримированная под Марию Каллас, божественный голос которой звучит в это время фонограммой. Клитемнестра рассказывает о том, как мужчины узурпировали права женщин, но когда она задирает подол платья, мы видим, что между ног у нее болтается уже не муляжный, а самый настоящий мужской член.

Весь спектакль Фабра – это и есть бесконечные перевертыши: толерантность отражается в нетолерантности, феминизм в патриархальности, прошлое в настоящем. Все, что записано на скрижалях, оказалось на поверку кровавым трэшем. Но и то, что написано поверх старых записей, тоже никуда не годится. Значит ли это, что нам нужны новые скрижали? Конечно, нет! Это значит, что любая запись рано или поздно подлежит ревизии.

Тотальная революция Фабра – в бесконечном каждодневном освобождении от пут. В том числе от пут новой свободы, новых клише, новых удобных схем, новых лозунгов и слоганов.