Культура Zero. Очерки русской жизни и европейской сцены

В спектакле то и дело звучит вроде бы не имеющая отношения к кровавой круговерти мысль о том, что сон отнимает у нас часть жизни. Но она не случайна. В сущности, грандиозная антиутопия Фабра – это один из самых утопических проектов, какие мне доводилось видеть. Неистовый бельгиец настолько циничен, что не верит ни в один из лозунгов, и настолько наивен, что верит в вечное преображение мира силой искусства. В возможность изменить его не на ментальном даже, а на физиологическом уровне. Надо только не останавливаться. Двадцать четыре часа – не предел. У этого преображения, по слову лукавого Диониса, не должно быть конца.

Имена

Денис Фонвизин: казус Стародума

24/09/2007

На вопрос «Кому на Руси жить хорошо?» русский фольклор неизменно отвечал: «Дураку!» Дурак (особенно если он при этом лентяй) – баловень фортуны. Логика в русском фольклоре отменена. Законы природы и истории тоже. Пока западноевропейский богатырь тренируется и качает бицепсы, чтобы победить какого-нибудь дракона или врага в человечьем обличье, наш Илья Муромец лежит себе на печи. Силу копит. В час Х он вскакивает с печи и Соловья-разбойника одним махом убивахом.

На печи, помимо Ильи Муромца, лежит Емеля. И это чрезвычайно способствует росту его благосостояния.

Левша не кончает академиев, но подковывает блоху.

Об Иванах мы не будем даже распространяться. Им везет повсеместно и неизменно. Василисы Прекрасные, Василисы Премудрые, Царь-девицы и прочие вожделенные объекты мужского тщеславия влюбляются в них, только захоти. А иногда и без всякого «захоти». Главный герой «Конька-горбунка» прямо заявляет, что Царь-девица худа, костлява и для брака не пригодна. Но она все же выходит за него замуж. Такова воля русского менталитета.

Дурак хорош тем, что никого не обманывает. Лентяй – тем, что не делает ничего плохого, потому что вообще почти ничего не делает. То есть делает, конечно, по необходимости, но, упаси бог, не проявляет инициативу.

Она наказуема. Она, как и всякая предприимчивость и смекалистость, на Руси априори под подозрением. Умным бывает лишь прохвост. Инициативным – мироед.

Это ничегонеделание русского героя, как ни парадоксально, рифмуется с типом русской святости. У какого другого народа сыщете вы страстотерпцев Бориса и Глеба, которые решительно ничего не совершили – просто не пытались убежать собственной гибели. Их пассивность, их непротивление, их недеяние – есть чуть ли не высший тип русской святости.

С какой стороны ни посмотри на фонвизинского Митрофана, он фольклорный герой. Он не верит в просвещение и науку, подобно Левше. Он ленив, подобно Емеле. Он, подобно Ивану-дураку, присмотрел себе Василису Прекрасную и Премудрую (Софью), но совершенно не намерен завоевать ее сердце. Он, наконец, как и положено фольклорному русскому герою, стихийный человек. Повзрослевший (ему уже шестнадцать) ребенок, совершенно не желающий вступать в упорядоченное и рациональное пространство взрослой жизни, где все систематизировано, рассчитано на числа, где даже речь человеческая поделена на прилагательные и существительные. Митрофан, в отличие от правдиных и стародумов, говорит образно, мыслит неординарно, действует непосредственно. Как истинный фольклорный дурак. И победа по всем законам русской ментальности должна быть за ним. Но, в нарушение всех фольклорных правил, он проигрывает баталию за сердце Софьи. Мало того, он отдан в военную службу. И ни Конек-горбунок, ни, на худой конец, щука не пришли ему на помощь.