Культура Zero. Очерки русской жизни и европейской сцены

Когда смотришь эти фильмы из нашего уже довольно далекого времени, вдруг ясно понимаешь, что оттепельное кино занималось лакировкой действительности ничуть не меньше, чем сталинское. Просто делало это иначе. В потемкинских деревнях из «Кубанских казаков» Пырьева присутствовал размашистый, залихватский цинизм: вот она обильная и привольная жизнь колхозных пейзан. В оттепельном кино цинизма не было. Зато идеализма было хоть отбавляй. Как на самом деле выглядели шоферы, рабочие, жители коммуналок и, кстати сказать, военные врачи послевоенной эпохи, жестко и пугающе правдиво показал Алексей Герман в своем великом фильме «Хрусталев, машину!». Любопытно сравнить его обитателей с героями оттепельного кино. Это две разные реальности, а ведь снято это про одно и то же время. Оттепельное искусство носило розовые очки даже не потому, что их заставляли носить, а потому, что их не хотелось снимать. Потому что затеплилась вдруг вера, будто эти очки могут сами собой преобразить действительность. Что зрители, увидев прекрасных, возвышенных и о-очень интеллигентных баталовских героев, преобразятся. А жизнь через двадцать-тридцать лет, конечно же, станет лучше.

Иногда думаешь: а отчего Баталов вдруг перестал сниматься? Он ведь не просто ведет образ жизни не суетный, не гламурный, не светский (что само по себе вызывает безмерное уважение), он вообще фактически исчез с экрана. Может, еще и оттого, что он уже не может быть героем времени, а антигероем быть не хочет. Кинематографу, снявшему розовые очки, его жесты, его манеры, его благородство, его мягкая, ни на кого не похожая интонация больше, в общем-то, не нужны.

Владимир Этуш: опять о Зощенко

05/05/2008

Есть артисты со своей темой в искусстве. Владимир Этуш – артист со своей интонацией. Неповторимой и моментально узнаваемой. Эта интонация немного с акцентом – то кавказским, то закавказским, то еврейским. Мамедов, Калоев, Саахов, Сеид-Али, Шпак, Бабадул… Одно перечисление ролей побуждает сразу же расслышать сей акцент и даже принять его за главную краску в актерской палитре «заслуженного нацмена» российского кинематографа. Такой ход очень искусителен, но искушение стоит преодолеть. Лейтмотив в работах блистательного комедианта все же иной. Не национальный.

Совсем недавно отмечался юбилей еще одной легенды вахтанговской сцены – Юрия Яковлева, артиста широчайшего диапазона, в чьем репертуаре князь Мышкин и Стива Облонский соседствуют с Панталоне и водевильными персонажами. Этуш разнообразен в узком диапазоне. Но как разнообразен! Как восхитительно разнопланов! Пожалуй, никому из актерского пантеона советских времен не удалось так передать все грани человеческой ограниченности и все варианты человеческой пошлости, как это удалось Этушу. Он запечатлел в театре и кино зарвавшегося обывателя, грядущего хама. Он сумел гениально воплотить ничтожество – от жалкого мсье Журдена из «Мещанина во дворянстве» до деспотичного Карабаса Барабаса из «Приключений Буратино». Он ярко (ярче не бывает) изображал серость. И его искрометно сыгранные нацмены – как правило, лишь очередной вариант этой важнейшей темы.

Биография, да и само время, в которое началась карьера артиста, вроде бы располагали к ролям не комедийным, а героическим. Этуш родился в семье мелкого промышленника Абрама Этуша, как водится, дважды репрессированного. Это не помешало первокурснику Щукинского училища отказаться от брони и добровольцем уйти на фронт. Он был зачислен в стрелковый полк, сражался в горах Кабарды и Осетии, в Ростове-на-Дону и на Украине, был отмечен боевыми наградами, в 1944 году тяжело ранен и демобилизован. Но вся эта героика так и не перекочевала на экран и сцену. Ни одной героической роли у Этуша не вспомнишь. Он не играл их ни в кровожадные сталинские годы, ни в романтические оттепельные, ни в душные застойные. Он никогда не был антисоветчиком, но именно он с удивительной точностью распознал советского выдвиженца, выбившегося из грязи в номенклатуру. А в роли товарища Саахова, этом безусловном актерском шедевре, он, положа руку на сердце, сумел переиграть даже такого корифея русского театра и кино, как Игорь Ильинский с его незабвенным товарищем Огурцовым.

И если искать Этушу аналог, то не в сфере сценического искусства, а скорее в литературе. Аналог этот – Михаил Зощенко, явивший нам, пусть и несколькими десятилетиями раньше, галерею самоуверенных плебеев, ставших вдруг хозяевами жизни и заговоривших на немыслимом советском волапюке. Этуш продолжил эту галерею, но уже актерскими средствами и в другое время, когда люди с низкими помыслами и высокими запросами не просто заявили о себе во весь голос, но пробрались на самые вершины социальной иерархии.